Спортивный журналист - стр. 17

– Тебе никогда не хотелось стать моложе? – задумчиво осведомляется Экс.

– Нет. И так хорош буду.

– А мне все еще хочется, – говорит она. – Глупо, я понимаю.

На это у меня ответа не находится.

– Ты оптимист, Фрэнк.

– Надеюсь. – Я улыбаюсь ей, точно добродушный поселянин.

– Конечно-конечно, – говорит она и, отвернувшись от меня, быстрым шагом уходит между надгробий, лицо ее обращено к белому небу, руки упрятаны глубоко в карманы плаща, как у любой девушки Среднего Запада, которая убегает прочь от удачи, чтобы вернуться уже обновленной.

Я слышу, как колокола Святого Льва Великого отбивают шесть часов, и по непонятной причине проникаюсь уверенностью, что увижу ее не скоро. Что-то закончилось, а что-то начинается, но, хоть вы меня убейте, сказать, какие такие «что-то», я не могу.

Все, что нам, в сущности, требуется, – это дотянуть до дня, когда прошлое ничего уже в нас объяснить не сможет, – и жить дальше. Чья предыстория способна раскрыть столь уж многое? На мой взгляд, американцы придают своему прошлому как средству самоопределения слишком большое значение, а это может грозить смертельной опасностью. О себе могу сказать следующее: читая роман, я неизменно впадаю в уныние (иногда попросту пропускаю эти куски, иногда закрываю книгу и больше к ней не притрагиваюсь), как только автор с лязгом открывает всенепременный рундук Дэви Джонса,[6] в котором хранится прошлое его героя. Давайте смотреть правде в глаза: почти всякое прошлое никакой драматичностью не блещет, ему следует отпускать нас на свободу, как только мы поймем, что готовы к этому (верно, впрочем, и то, что к этой готовности каждый из нас приходит до смерти перепуганным, чувствующим себя голым, как змея, и не знающим, что сказать).

Собственную мою историю я представляю себе как почтовую открытку – на одной ее стороне картинка, то и дело меняющаяся, на другой не написано ничего сколько-нибудь интересного или запоминающегося. Как всем нам известно, человек с легкостью отрывается от своих корней и истоков, и не по какому-то злому умыслу, а просто его отрывает сама жизнь, судьба, вечное притяжение настоящего. Отпечаток, который оставляют на нас родители и прошлое в целом, слишком, по-моему, приукрашен, поскольку в какой-то миг мы становимся людьми цельными, стоящими на своих ногах, и изменить нас ни к лучшему, ни к худшему не способно ничто, и потому давайте будем думать о том, что нас ждет.

Я был рожден для заурядной современной жизни в 1945-м – единственный ребенок благопристойных родителей, лишенных необщепринятых взглядов или особого интереса к