Сполошный колокол - стр. 30

Неужто в Москве забыли, что Псков – крепость? Шведский король Адольф, великий воин, крепость сию не смог побороть. А уж московским воеводам, индюкам безголовым, крепости ли воевать? Меж собою хотя бы разобрались: кто кому приказывает и не вредно ли для родового потомства, для дедовской чести не обидно ли приказу подчиниться?

В бараний рог все Московское царство местничество гнет. Все места вокруг царя заняты, все дороги на Верх охраняются стоглазо.

В дверь постучали.

– Кто? – недовольно спросил Афанасий Лаврентьевич.

За дверью слуга с робостью отвечал:

– Ульян Фадеев ломится к тебе.

– Пусти!

Вошел Ульян:

– Беда, Афанасий Лаврентьевич! Посадские меж собою стакнулись. Хотят к воеводе идти с челобитьем.

– О чем челобитье?

– Мол, в Свейскую землю хлеб увезти не дадут.

– Прытко!

– Куда как прытко, Афанасий Лаврентьевич! Ивану Чиркину, Парамону Турову и – не прогневись, не сам выдумывал – родственникам твоим, Ивану Нащокину с братом, смертью грозят. Делать-то что, Афанасий Лаврентьевич?

«Ждать», – подумал про себя Ордин-Нащокин, а вслух сказал:

– То дело воеводы – смутьянов усмирять… Ступай на улицы, слушай, запоминай. Наше дело впереди!

Ульян ушел.

«Наше дело впереди. Наше дело ждать!» – сказал себе Ордин-Нащокин и, задумчиво поглядывая через оконце на уличные толпы, открыл Библию наугад и с удовольствием прочитал: «Кто любит наставление, тот любит знание, а кто ненавидит обличение, тот невежда».

Двадцать шестого февраля 1650 года во Пскове довольных не было.

Воевода Никифор Сергеевич Собакин места себе не находил.

Псковичи пронюхали о тайном царском письме. Как это им удалось? Попробуй узнай: тут они все заодно, большие люди и малые. Про волю, про вечевой колокол никак забыть не могут. Бивали их не раз, а дурь не вышибли.

Стрельцов на толпу напустить? А стрельцы и сами не прочь гиль затеять.

Что же делать? Ждать?

Прождешь, а из угольков-то пламя может вымахнуть.

Тем, кто в Москве сидит, – хорошо. Денег не нашли – придумали псковским хлебом от шведов откупиться. А о том, как во Пскове аукнется та придумка, заботы мало.

Сердце чуяло – быть беде.

Делать что-то нужно, и немедля! А взяться за дело – руки не слушаются. Боязно.

Боялся воевода псковичей.

А потому грубил им, стращал.

Федор Емельянов тоже в окошко глядел. Глядел и кулаком о подоконник постукивал.

– Не в бирюльки играем! Пора б знать Никифору Сергеевичу, что воеводой он во Пскове.

Толпа перед домом росла.

Где стрельцы? Где охрана человеку, исполняющему тайное царево дело? Что стоит этим горлопанам ворваться в дом, прибить всякого, кто под руку попадет?