Сплетая рассвет - стр. 3

Клиенты заметили снижение качества его шитья и упомянули об этом моим братьям. Финлей и Сэндо ничего ему не сказали – не хватило духу. Но за несколько лет до Пятизимней войны, когда мне было десять, Финлей убедил отца покинуть Гансунь и переехать в магазин в Порт-Кэмалане, небольшом прибрежном городке на окраине Дороги. Свежий морской воздух пойдет ему на пользу, настаивал он.

Наш новый дом находился на углу улиц Йянамэр и Тонса, напротив магазина по продаже лапши, приготовленной вручную, – она была настолько длинной, что можно было наесться одной штучкой, – а также пекарни, которая продавала лучшие в мире булочки на пару и хлеб на молоке. По крайней мере, так казалось нам с братьями, когда мы были голодны, что случалось довольно часто. Но больше всего мне нравился прекрасный вид на океан. Порой, глядя на накатывающие вдоль пирсов волны, я молилась, чтобы море исцелило разбитое сердце отца – так, как постепенно залечивало мое.

Лучшее время для нашего ремесла наступало зимой и летом, когда все караваны, путешествующие на восток и запад по Большой Пряной Дороге, останавливались в Порт-Кэмалане, чтобы насладиться умеренным климатом. Отцовская лавочка зависела от постоянных поставок индигового, шафранового и охристого цветов – красок для ткани. Городок был маленьким, так что нам приходилось не только шить наряды, но и продавать ткани и нити. Прошло много времени с тех пор, как отец шил платье, достойные знатной леди, а когда началась война, торговля совсем пошла на спад.

Несчастье последовало за нами в новый дом. Порт-Кэмалан находился достаточно далеко от столицы, и я надеялась, что моих братьев не призовут сражаться в гражданской войне, разорившей Аланди. Но вражда между юным императором Ханюцзинем и шаньсэнем, самым могущественным военачальником страны, не давала никаких намеков на ослабление, и император нуждался в людях для своей армии.

Финлею и Сэндо уже исполнилось восемнадцать, поэтому их призвали первыми. Я была достаточно юной, чтобы мысль о сражении в войне казалась мне даже романтичной, а то, что два брата стали солдатами, – благородным.

Накануне их ухода я стояла на улице и красила моток белого хлопка. От цветущего персика, растущего вдоль улицы Йянамэр, захотелось чихнуть, и я невольно забрызгала свою юбку остатками дорогой индиговой краски.

Финлей рассмеялся и вытер капли с моего носа.

– Не суетись, – сказал он, пока я отчаянно пыталась спасти столько краски, сколько могла.

– Она стоит восемьдесят цзеней за тридцать миллилитров! И кто знает, когда вернутся торговцы краской? – пробормотала я, по-прежнему оттирая брызги с юбки. – Уже слишком жарко, чтобы они пересекали Дорогу.