Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 4 - стр. 20
Хозяйка, видя благоговение гостя, зарделась, засуетилась. Да и было от чего.
«Таки видный мужик, хто бы мог подумать. Ай, ды не трэба никому ни бачыть, ни думать, бо зглазють», – такие думки вихрем крутились в Лидкиной голове, пока она насыпала в миску горячую, в клубах пара картоху. И когда старинный казачий графинчик «благословил» две рядышком стоящие стопки ядрёным домашним первачком, всё пошло как по маслу. Закусывая казачьими разносолами, гость и хозяйка пока перекидывались простыми житейскими фразами, чувствуя, что эта разговорная тропинка непременно должна привести и к главному смыслу визита. Лидка уже настроена была на развитие «главных» событий, и этот настрой всё больше и больше щекотал внутреннее состояние приятными предвкушениями, в особенности после первой чарки. А гость тоже, уже освоившись и слегка разогревшись, крякнув от удовольствия после принятого вовнутрь, уже по-хозяйски благочинно «насыпая» в чарки новую порцию, вымолвил:
– Ну а сейчас я подымаю этот тост за Данаю!
Лидка чуть не поперхнулась:
– А энто ещё хто така?
Скульптор сразу не сообразил, что надо было сначала озвучить толкование по поводу её сходства с Данаей, тем более что это сходство по мере выпитого горячительного в его глазах становилось всё более явственным. Он даже решил сегодня же сделать с Лидки зарисовку для лепки эскиза из глины. И это его намерение всё больше утверждалось созерцанием её роскошной фигуры.
Его усы и брови после Лидкиного вопроса сначала стали домиком, затем растянулись в добродушную улыбку.
– А, ну дык это можно сказать… – Он запнулся, подбирая более доступное объяснение. – Ну, скажем так, богиня любви, только в постели.
Лидка уже исподлобья, с некой ноткой ревности, посмотрела и спросила:
– А ты шо, бачыв её, а можа, и спав?…
Скульптор обескураженно посмотрел на хозяйку и, взяв графинчик, сказал:
– А вот сегодня, может, и убачу и… – Он уже чувствовал, что при всём блеске начала общения всё может закончиться неадекватно. Его уже захватил её образ, и он по-другому не мог: сначала творчество, а потом любовь.
Дёмин наполнил стопки и сказал:
– Ты, Лидка, сейчас для меня как Даная, и я тебя должен нарисовать обнажённой, а потом всё остальное.
– А шо цэ такэ – обнажоною? – с подозрением спросила Лидка.
– Ну дык по-простому, как в народе говорят, – голой.
– Да ты сказывся, ти шо, ни в жисть такого нэ будэ. Шоб люды обсмияли, як убачуть твою скултуру.
Брови и усы скульптора снова стали домиком. Он почувствовал, что становится неинтересно, несмотря даже на горячительную зарядку.