Спасителей не выбирают - стр. 22
Увы, бунтовщики не могли знать, что Вераса связывает с Незримым давнее знакомство, иначе им и в голову не пришло бы приглашать сюда жреца – прямого проводника божественной воли. Жестокое божество давно уже заинтересовалось столь необычным и перспективным смертным и, когда наставники пытались привить ученику доброту и сострадание, сделало горячему юнцу гораздо более интересное предложение: знания в обмен на жертвы. И тот согласился не раздумывая. Знания Хаггар всегда ценил превыше всего, и именно в этом состояла главная проблема окружающих. Он не желал отвлекаться от изучения сугубо полезных и практичных вещей на мелочи вроде морали и человеческих законов, а учителям просто не пришло в голову, что работать надо именно в этом направлении. И большинство людей, погибших от рук теневика, сделали это на алтаре бога смерти.
Эмоции… Их почти не осталось. Отупение и холод где-то внутри – навязчивый, липкий, разъедающий душу. Лишь иногда, в такт вспышкам сознания и выплывающим из глубины воспоминаниям, они слабыми разноцветными отсветами, тревожными и болезненными, озаряли пустоту. Такими, каких лучше бы не было вовсе.
Чаще всего Его посещала серая, как окружающее безмолвие, тоска, именно она задавала тон. Всеобъемлющая, глубокая, неизбывная тоска о чем-то, чего никогда не было. О чем-то упущенном, об ошибках, которые нельзя исправить, о днях и людях, которые ушли навсегда.
Но тоска не мешала двигаться вперед, терпеть ее было просто. Иногда же вместо нее приходило зеленовато-коричневое отвращение, густо замешенное на льдисто-голубой ненависти. Отвращение ко всему и сразу, начиная с окружающего Ничто и заканчивая Его собственной сущностью. Оно запускало когти в сердце, и в такие моменты почти нестерпимо хотелось остановиться и прекратить все, включая собственное существование. Подобному желанию противостояло только упрямство и что-то еще, чего Он не понимал.
Может, душа, не желающая потеряться в Междумирье и обречь себя на вечные скитания?
Или то, что наблюдало извне, осторожно и незаметно подталкивало в спину, не позволяя не то чтобы отчаяться – скорее, не позволяя сбежать, растворившись в этой ненависти, но заставляя прочувствовать ее до конца. Осознать собственное перед ней бессилие и беспомощность.
Порой вспыхивали и другие чувства, но они гасли стремительно и зачастую даже не позволяли себя осознать. Грязно-розовое презрение, тускло-зеленая зависть, холодный фиолетовый стыд.
И лишь совсем редко в этой палитре попадались чистые, яркие тона: солнечно-желтое веселье, насыщенное индиго удовлетворения, теплая травянистая зелень понимания и осознания. Но… лучше бы их тоже не было, потому что когда они гасли, окружающая пустота казалась еще глубже, а каждый новый шаг давался еще тяжелее.