Спасибо за измену - стр. 25

— Ну, раз здесь скоро будет твой человек, это тебе только на руку, не так ли?

Голос хриплый с нотками противного скрежета. Хочется пить. Муж, слава богу, понимает хотя бы это. Уходит на кухню и спустя половину минуты возвращается со стаканом прохладной воды. Я пью жадно. Этого мало, но язык почему-то не поворачивается просить ещё. Вообще, что-либо у него просить.

— Почему моему? Это просто врач, я слышал довольно много положительных отзывов… Да и судя по тому, сколько стоит один его визит — надеюсь, он скажет, что нам делать дальше.

— Это он тебе рекомендовал приковать меня к кровати, даже не объяснив, почему? Чтобы я лежала тут и гадала, какой акт насилия ты собираешься совершить надо мной на этот раз?

Дамир морщится.

— Не неси чушь. Я тебе ничего не сделал. Это всё ради твоей безопасности.

— Надеюсь, что ради моей безопасности он вызовет полицию. Потому что ты удерживаешь меня здесь силой.

— Не переворачивай. Оксана, теперь я вижу, что ты и правда больна… Я должен это решить.

— Решить? — смеяться больно, поэтому я только слабо усмехаюсь. — Это не высшая математика…

Дамир подходит ко мне, садится рядом, берёт за руку. Вновь всматривается в моё лицо, словно что-то в нём может натолкнуть на какой-то ответ. Его пальцы горячие, касания точно такие же как когда-то, когда тучи ещё не нависали над нашим домом. Я выдираю руку. Мерзко, противно, отвратительно.

— Ты не будешь трогать меня. Ты теперь мне никто.

— Нет, ты не можешь это решать, — отрезает он. — У тебя нет права.

— Только ты решаешь, да? С кем жить, с кем спать, кого бить?

Дамир мрачнеет.

— Я и Оксана, для которой наша семья хоть что-то значила. Которая не пыталась прыгнуть с моста. Не пыталась бросить меня.

— Такой Оксаны уже давно нет! Ты разве не видел? — чувствую, как снова по щекам текут слёзы, нет, нет, нужно взять себя в руки, но не выходит. — Я весь этот год не не хотела бросить тебя. Я боролась с собой каждый день, чтобы этого не сделать! Каждый день. Я уговаривала себя не ехать туда. Уговаривала себя оставаться дома. Варить тебе борщи, улыбаться.

— Ты мне не говорила, — шепчет он.

Меня потряхивает. Усмешка бледно-красным режет лицо.

— Нет, нет, конечно, нет… С какого-то момента! Потому что каждый раз, когда ты слышал что-то о моём самочувствии, физическом или моральном, ты морщился, словно сожрал лимон. И тогда я перестала говорить. Но даже за то, что я лежала, загибаясь от боли, за то, что не улыбалась, ты осуждал меня. Ты был недоволен. И мне приходилось делать вид, что всё нормально. Чтобы не тревожить твою блядскую нежную натуру. И мне даже приходилось с тобой спать и прилагать огромные усилия, чтобы притворяться, что мне нормально и в то же время не потерять сознание от боли. Тебе было нормально. Ты себе сладко спал дальше, а меня потом рвало кровью, и я ночами плакала в туалете. Вот как это было. Я не хотела потерять ещё и тебя. И всё, что я делала, на что мне хватало сил — симулировать, улыбаться. Потому что ты не верил, что мне больно, а твой врач каждый раз со смехом прописывал глицин. И тебя это устраивало. Хотя нет… Ведь ты всё это время трахал Машу. Почему ты был против того, чтобы я легла в больницу? Может, тогда и не оказалось бы меня на том мосту…