Спартаковские исповеди. Классики и легенды - стр. 25

Нетто стал одним из помощников Гуляева, но характер у него не изменился. Однажды Коршунов ему сказал:

– Игорь Александрович! Николай Алексеевич попросил тебя сделать годовой отчет-анализ о прошедшем сезоне.

– Передай Николаю Алексеевичу, что я перепоручаю ему делать этот отчет.

Что тут говорить, это – Игорь! Даже формально став тренером, он до конца оставался игроком. Мог, допустим, сказать: «Вы играть не умеете». Или: «Я бы этот мяч забил». А такие фразы тренер произносить не должен. Потому что, когда становишься тренером, твое прошлое игрока остается, можно сказать, в другой жизни.

Я очень люблю Черенкова. Федор был мало того, что выдающимся спартаковцем, но и святым человеком. И памятника на стадионе «Спартака», безусловно, заслуживает. Хотя на оригинал изваяние Черенкову, по правде говоря, не очень похоже.

Но еще до него, считаю, памятник на стадионе должны были установить Игорю Нетто – по моему убеждению, лучшему футболисту и капитану в истории «Спартака». Чемпиону Европы и Олимпийских игр, капитану сборной СССР на протяжении десяти лет. Что касается Старостиных за воротами – тоже можно подискутировать, там их надо было устанавливать или на видном месте рядом с ареной, чтобы все подходили, смотрели. За воротами их как-то не видно. Однако то, что такой памятник есть, – хорошо.

В те годы, когда я играл, не было лозунга «победа любой ценой». Выигрывать, принося в жертву честь, совесть и достоинство, – даже мысль такая была для нас недопустимой! Лично я не видел матча на чемпионате мира‑62 в Чили, когда Нетто признался, что Численко забил мяч через дырку в сетке, поскольку находился в другом городе и просматривал игры группы с Англией и Бразилией. Но если все происходило именно так, то меня это ни в коем случае не удивляет. Потому что Нетто был кристально честным, в высшей степени порядочным человеком. И никогда не любил бахвальство.

Меня мучила совесть в 1956-м, когда все матчи Олимпиады в Мельбурне провел Эдик Стрельцов, но на финал Гавриил Дмитриевич Качалин решил поставить меня. А медали тогда вручались только участникам финального матча – то есть, с учетом существовавшего в то время запрета на замены, их было одиннадцать. И когда мы завоевали золото, я считал, что Стрельцов заслужил эту награду больше меня.

Подходил к нему дважды. Сначала – прямо в олимпийской деревне. Но он отрезал:

– Нет, я медаль не возьму.

Вторую попытку предпринял на корабле, на котором мы возвращались из Австралии. Так ему и сказал, что меня совесть мучает.

И тут Эдик вспылил:

– Да ладно, брось ты, Палыч! – Он, как молодой, считал нужным меня по отчеству называть. – Тебе уже тридцать, а мне еще двадцати нет. Может быть, у тебя эта медаль – последняя. А я, может, в своей жизни выиграю не одну. И больше ко мне с этим не подходи!