Созвездие Кита. Орбиты - стр. 28

Это мы разоряем крутые московские парки,

Потому что не знаем, что может быть чище спирта!

Это мы. Это я. Это вы. На засохших окраинах,

Затыкавших аппендиксами ляжки длинных заторов,

Обитают весёлые, злые и пёстрые стаи.

Это мы. Мы сильнее всего дорожим этим городом.

Крутишься, маешься, дёргаешься, и невольно

Осознаёшь – между мелкими тучными взвесями

Нету тебя. И меня. Никого. Только

Холодно, пусто и весело.

Шаришь по дну, песчинки влезают под ногти

Старой заезженной песней. Пусть не до песен,

Но всё равно что-то крутится, что-то, вроде:

«Холодно, пусто и весело».

Крепко хватаешься – мимо, бросаешься – мимо,

Кажется – нахрен утонешь во всём этом месиве,

Хочешь отлив. Вспоминаешь, что перед отливом

Холодно, пусто и весело,

Злишься… А злоба – одно, что останется значимо.

Время пройдёт – там и злоба покроется плесенью.

Это затем, чтобы не приходилось откачивать.

Холодно. Пусто. И весело.

Постапокалипсис – это если

Время не топчется и не мнётся,

А протекает меж пальцами вместо

Воды из-под крана.

Постапокалипсис – колкий ветер,

Занял нагретое место под солнцем

Вместо тебя, вместо всех, кто метил.

Бледный подранок

Выползет из канавы вряд ли.

Пятна следов заметает пылью.

Это не первое января

И не сон под веками,

Постапокалипсис – это значит,

Не было тех, кто, конечно, были,

И не подранок в канаве плачет –

Здесь плакать некому.

Постапокалипсис – это кто-то,

Тот, кто не может не отзываться,

Не отзывается через холодное,

Доброе, вечное.

Постапокалипсис – чёрный ноготь

На обмороженном белом пальце.

Постапокалипсис – это не впроголодь,

А незамеченно.

Только не думай, кого на колья,

Кто и зачем заварил эту кашу,

Тут никого и никто не неволил.

Белого цвета

Хаты, нарочно зависшие с краю.

Постапокалипсис – это страшно.

Только никто никогда не признает,

Что мы уже там.

Я лежу и рассматриваю под потолком

Непонятное и невнятное, ни о ком

Толком – просто обрывки сюжета вскользь и

Беседую с лампочкой, которая знает Морзе:

«Г-д-е-т-о-т-ы-т-у-т».

Отвечаю ей полифонией:

– Не глупи, посмотри – все эти сюжеты мои, или

Будут моими, были моими, но знаешь, я

Так хочу и стараюсь, но до конца понять

Не могу – кто я, где я, какое мне место в них…

Лампочка замолкает и больше не говорит…

Никакого ответа, что приводит к привычной панике,

Только утро опять отражается в нити накаливания,

Под спиною иголки разбудят меня, и вот уже

Разгоняется несмолкаемый шторм под кожей.

И когда, примиряясь с этим, шагну под шквалистый

Недозимний, переосенний ветер – останется

Только тусклая дробь, сигнал:

«Н-и-ч-е-г-о-н-е-б-о-й-с-я».

Это лампочка благословляет меня на Морзе.