Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь - стр. 2
А Люська, напротив, со студенческой скамьи покоряла мужиков пышной копной легких и золотистых, как сноп спелой ржи, волос, нежным цветом лица, стройными ножками, белыми ручками, легкой походкой и умением смотреть на собеседника восхищенными, опушенными густой рамкой ресниц глазами сочно-шоколадного цвета.
Благодаря этому всему она выскочила замуж уже на втором курсе и сейчас имела великовозрастную дочь Валерию – флегматичное, некрасивое существо, ничем не напоминающее мать, студентку третьего курса МГУ, гуляку-мужа Борю, здорового мужчину с крепким торсом и руками, который несколько раз в год погружался в бурный водоворот очередного любовного приключения.
Я тоже побывала замужем, если так можно назвать мою недолговечную связь с коллегой по работе – вечно испуганным, рано лысеющим «маменькиным сынком», который даже носки себе боялся купить без того, чтобы мама предварительно не одобрила этой покупки. Мы прожили с Михаилом три мучительных года, и его мама последовательно не одобряла его носки, мои кастрюли, способ расстановки мебели в нашей квартире, методы воспитания нашей дочери Лики, родившейся на второй год этого, с позволения сказать, супружества, и многое другое.
В конце концов терпение мое лопнуло, и я выставила тряпку-мужа за дверь. Сделав это, я вздохнула с облегчением, услышав по ту сторону двери точно такой же вздох.
С тех пор я видела Михаила не более одного раза в месяц: алименты на Лику он приносил с календарной точностью.
Недавно дочери исполнилось восемнадцать, и она ознаменовала это событие тем, что ушла из дому «на вольные хлеба», сняв с подружкой хлипкую хрущевку в Теплом Стане и заявив мне, что теперь она будет сама строить свою жизнь.
Я не возражала – я понимала, что со своим замкнутым характером, маленькой зарплатой и старомодными взглядами не смогу дать единственной дочери ничего существенного.
Кроме любви – но эта любовь, кажется, была ей не особенно нужна.
– Ну зачем ты так часто звонишь, мам? – спрашивала она скучающим голосом в те редкие дни, когда мне удавалось поговорить с ней больше двух минут. – Ну у меня все хорошо, мам. Я уже взрослая, мам. Если мне что-то понадобится, я тебя сама наберу!
Я отключалась, чувствуя в сердце тягостную грусть.
Одиночество – не лучшее состояние для женщины тридцати восьми лет, даже если она с молодости не любила шумных компаний. Мне было плохо без Лики, скучно и грустно без ее задорного голоса и хорошенького, подвижного, всегда гримасничающего лица. Но девочке нужна свобода, и я решила не перечить дочери, потому что не желала ей повторения своей судьбы.