Сожжение - стр. 20
· Дживан ·
В газетах, которые приходят в тюрьму с опозданием на несколько дней, печатают разные версии моей жизни. Сообщается, что я росла в Силде, в Салпуре, в Хобигрэме. У моего отца, пишут там, был полиомиелит, рак, ему ампутировали конечность. Он был поваром в отеле, нет, муниципальным служащим, нет, на самом деле он служил в электрической компании и снимал показания счетчиков. О предприятии с завтраками моей матери они не знают, поэтому пишут, что она домохозяйка – если вообще о ней вспоминают.
– Смотри, – говорю я Американди, с которой мы соседки по камере, потому что, как выяснилось, она потребовала, чтобы ее поместили со знаменитой террористкой. – «Дешер Потрика» говорит, что я работала в кол-центре, и чьи-то фотографии напечатали! Девушка на заднем сиденье мотоцикла, с мужчиной. Я вообще никогда на мотоцикле не ездила.
Разговор происходит в полдень, после душа, моя соседка подняла сари до бедер и делает себе массаж, перебирая пальцами вверх и вниз по икрам. Вены у нее искривлены, как переполнившиеся реки.
– Репортеры что хочешь напишут, – говорит она. – Вот в моем деле, когда я сказала…
Но мне не интересно про нее.
– Они что услышат на улице, то и записывают, – говорю я.
– Так у них же сроки, – отвечает она. – Не уложишься в срок – уволят. У кого тут будет время вопросы задавать?
– А еще тут сказано, послушай, – продолжаю я. – Оператор интернет-кафе в том районе говорил, что Дживан часто звонит на пакистанские номера. Зачем они про меня врут?
Американди смотрит на меня.
– Знаешь, многие люди тебе не верят. Я лично слышала всякое. У тебя в доме нашли керосин. Ты была на станции. У тебя во френдах вербовщик. Так сделала ты это или нет? – Она вздыхает. – Но почему-то я не считаю тебя плохим человеком.
У меня в горле застревает всхлип.
– Послушай, – говорит она. – Я не должна тебе говорить, но ты знаешь, что репортеры стучатся в ворота, хотят взять у тебя интервью?
Я вытираю глаза, сморкаюсь.
– Какой газеты? – спрашиваю я.
– «Таймс оф Индия»! «Хиндустан таймс»! «Стейтсмен»! Да любую назови, – говорит она. – Все предлагают деньги, ох какие деньжищи, за одно интервью с тобой. Так я слышала. Но мадам Ума вынуждена им отказывать. На нее сверху давят.
– У меня есть право с ними говорить! – кричу я.
Американди замахивается, будто хочет дать мне пощечину.
– Голос не повышай! – шипит она. – Вот поэтому и нельзя ни с кем по-хорошему в этой крысиной норе.
Она берет верхнее сари из четырех, которые я для нее выстирала и сложила стопкой. Оборачивается им. Расправляет складки.
– Говоришь, у тебя есть право? – переспрашивает она, шевеля ногами, чтобы сари не морщило.