Союз звезды со свастикой. Встречная агрессия (сборник) - стр. 43
Узнав о преступлениях кота Михаила, его дед, простой деревенский кот Василий, упал в обморок, а потом заливался слезами и жалостно выл, проклиная гадкого Михаила. Сам залез в мешок, сунул туда камень, завязал мешок и утопился.
Я охотно дополню все бредни о Суворове взволнованным рассказом про его контрреволюционного кота-предателя. Развлекаться можно бесконечно.
…Потому что любые истории про Суворова вообще совершенно не важны.
Не имеет значения, хороший он человек или плохой, предатель он или «честный» военный разведчик, в данный момент выполняющий задание ГРУ. Не имеет значения, врал он про «Аквариум» или рассказывал святую правду. Все это не важно в той же степени, что и происки кота Михаила – агента британской разведки.
Потому что самое главное Суворов уже сделал. Человек моноидеи, он уже сдвинул сознание миллионов людей. Мое в частности. Ученики пойдут… уже пошли дальше учителя; они будут давать объяснения страшной военной эпохе, ссылаясь на «Ледокол».
Впереди еще момент, когда Суворову настанет пора поставить памятник или уж хотя бы повесить мемориальную доску. Мы не обязаны быть зверски серьезными в любой момент времени… Лично я бы изобразил Суворова с котом Михаилом под мышкой.
Почему это опасно?
На первый взгляд, довольно забавны потуги бороться с «ревизионизмом», то есть с переосмыслением хода и содержания Второй мировой войны путем шельмования «ревизионистов» или «противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». Смешно и глупо – не более.
В действительности такие попытки не только отвратительны с точки зрения морали и нравов цивилизованного общества, но и очень опасны.
Во-первых, никакие исторические вопросы тем самым не снимаются, проблемы не разрешаются, знание не появляются. «Знание» и «изучение» истории сводятся к произнесению ритуализованных формул, выполняющих принципиально такую же роль, как молитвенные формулы-заклинания язычника.
А все, что породило истеричную реакцию властей, осталось на месте неразрешимым проблемным комком.
Во-вторых, даже «запреты на профессии» – намного меньший откат к правовым и культурным нормам Средневековья, чем «запреты на мнения». Они идут вразрез с тем уровнем интеллектуальной и гражданской свободы, которые уже достигнуты во всем мире и составляют часть цивилизованной жизни. Это и право и на получение любой, в том числе нелицеприятной, информации, и на высказывание своего отношения к событиям, и на то, чтобы находиться в меньшинстве, не подвергаясь шельмованию или репрессиям.
В-третьих, сознание россиянина шизофренически раскалывается: в точности как в недоброе советское время. Тогда надо было верить, что за нерушимый блок коммунистов и беспартийных проголосовали 99, 98 % избирателей. Теперь надо верить, что Красная Армия летом 1941 года шла в бой с плохими старыми ружьями и потому проиграла. При коммунистах нельзя было знать, что Красную Армию создал Троцкий, и не надо было думать о роли ЧК. Теперь нельзя знать о массовом коллаборационизме и не стоит задумываться, как попали в плен к нацистам несколько миллионов солдат и офицеров Красной Армии. Такое же расщепление сознания.