Советский Союз. Последние годы жизни - стр. 36
Особенно жесткий контроль за информацией о событиях в Чернобыле был установлен властями Украины и Киева. Общая радиоактивность в Киеве заметно возросла, но не до критического уровня. Атмосферные потоки двигались главным образом на северо-запад. К счастью, в эти дни в большой зоне вокруг Чернобыля не было дождей. Но приближалось 1 Мая, праздник труда. Руководство республики, несомненно при одобрении Москвы, решило не отменять большую праздничную демонстрацию. Почти все высшие деятели Украины во главе с первым секретарем ЦК КПУ В. В. Щербицким стояли на Крещатике на трибунах, хотя многие из них уже отправили в Москву свои семьи. Однако уже вечером 1 мая радиоактивность в Киеве начала подниматься, превысив в несколько раз нормы ВОЗ. Особенно сильной была радиоактивность на асфальте. Власти призвали население не открывать окна и без необходимости не выходить на улицу. Возникла паника. По свидетельству Г. Медведева, из Киева с 1 по 7 мая уехало около миллиона человек. Не хватало поездов и автобусов. Праздничные демонстрации и иные мероприятия прошли 1 мая также во всех других крупных городах Украины и Белоруссии. Затем возникли панические настроения, которые были особенно сильны в Чернигове и в Житомире.
2 мая в Чернобыль прилетели Николай Рыжков и Егор Лигачев. Они осмотрели район катастрофы, затем заслушали доклады членов Правительственной комиссии Щербину, Легасова, Майорца, Велихова, председателя Росгидромета СССР Ю. А. Израэля. В этот же день, оценив все сообщения химиков и медиков, Н. Рыжков принял решение об эвакуации всего населения из 30-километровой зоны вокруг ЧАЭС. Речь шла почти о двухстах населенных пунктах, и эта эвакуация началась немедленно. Покинул Чернобыль и Щербина, который уже получил здесь солидную дозу радиации. Его сменил Иван Силаев.
Из украинских руководителей в зоне катастрофы побывала только Валентина Шевченко, Председатель Президиума Верховного Совета УССР. В. В. Щербицкий от поездки в Чернобыль воздержался. Не был в Чернобыле и М. С. Горбачев. Вспоминая о своем разговоре с генсеком перед поездкой на ЧАЭС, Николай Рыжков позднее писал: «Честно говоря, я ждал, что он – глава партии и государства – тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения. Отвлекаясь от хода событий, хочу сам себе поставить вопрос: почему Горбачев проявил такую странную личную пассивность? Почему он так и не был в горящем Чернобыле? Ведь он с первых же дней своего правления усиленно и не без успеха лепил свой собственный образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах. Он не боялся пресс-конференций Он легко чувствовал себя под направленными в упор телеобъективами. Он умел и хотел нравиться всем. А тут – как что, так в кусты. Ведь любому ясно, сколько людских симпатий вызвало бы его даже краткое – пусть на несколько часов – появление в Чернобыле! Сколько уверенности прибавило бы оно самим чернобыльцам!»