Советник. Том 2. Обретение - стр. 3

– Создательница набила ему в голову солому, – заявил Хатит. – Это всему клану известно.

– Отправляйтесь спать.

***

Служанка принесла Эрфиану сытный ужин – хорошо прожаренное, но сочное мясо, миску печеных овощей, несколько фруктов и маленький кувшин приторно-сладкого вина. Когда обитатели клана угомонились, он в одиночестве встретил восход и подумал, что может уйти. Стражей при нем не оставили, а веревки, которыми его снова связал Имри, он разрежет за пару мгновений – достаточно найти острый камешек. Но как далеко он уйдет, если до сих пор слаб? Нужно будет останавливаться, искать пищу и воду. А после наступления темноты вампиры найдут его по запаху – и тогда-то точно не отпустят ни на шаг.

Эрфиан лежал в тени под деревом, положив руки под голову и глядя в небо. Он думал о том, что Царсина ищет его повсюду и уже начала злиться. Юлий прав: связать советника и принести его в клан было плохой идеей (неудивительно, что эта мысль пришла в голову Имри, низшему вампиру, а не среднему, Хатиту). Если Жрица разозлится всерьез – а она умела довести себя до точки кипения, и Эрфиан это знал – воины сравняют с землей весь клан. Но, может быть, дела обстоят иначе. Царсина тонко чувствовала его настроения и понимала, когда следует промолчать, а когда и вовсе оставить в покое – до вечера, на сутки или до следующей луны. Вероятно, она сейчас купается в озере или уже вернулась в деревню и переодевается к завтраку, а Нориэль, с некоторых пор поднимавшийся до рассвета вместе со своей Жрицей, оттачивает искусство владения парными клинками.

Стайка пушистых серебристо-серых белок – мать и подросшие детеныши – вихрем пронеслась по поляне и взобралась на ствол ближайшего дерева. Эрфиан прикрыл глаза. Ему хотелось уснуть и спать долго и глубоко. Он поймал себя на мысли, что злится на Миритию – так приятно было думать о том, что он мертв и больше не откроет глаза. Почему солнце светит, птицы поют, а белки сидят на дереве и преспокойно грызут орехи? Его жизнь закончилась в тот момент, когда он понял, что Гриалла не дышит, а они ведут себя так, словно ничего не случилось! Как мир может праздновать начало нового дня, когда у него отняли все?..

Эрфиан вспомнил, как прикоснулся к губам жены – холодным, безжизненным, чужим. Он изо всех сил старался прогнать этот образ, но безуспешно – тот возвращался. Возвращался вместе с мыслью, которая приводила в отчаяние: неужели недомогание Гриаллы было вызвано не усталостью? Что, если она носила его ребенка?

Когда он думал об этом, перед глазами вставала одна и та же картина – мать, сидящая в тени шатра, и наблюдающая за играющими поодаль детьми слуг. Она была беременна, Айше предстояло родиться со дня на день. Отец не находил себе места и приносил матери то фрукты, то сыр, то воду, то свежие лепешки, то теплое молоко. Наконец она жестом пригласила мужа присесть рядом и положила его руку себе на живот, а потом тихо сказала несколько слов. Отец прикрыл глаза и склонил голову к ее плечу. Эрфиан, наблюдавший за этой сценой, растрогался почти до слез, но теперь эти воспоминания вызвали глухую злость, почти ненависть. Думать о том, что кто-то в двух мирах испытывал или испытывает счастье, было невыносимо больно.