Советник на зиму. Роман - стр. 37
– Подай батюшка ради Христа Господа нашего матери его Богородицы заступницы милосердной… – жалобно канючила бабка, суетливо крестясь.
– На, миленькая, на. Будем друг другу помогать, – вдруг пробулькал знакомый Несговорову хриплый голос, и из-за его спины протянулась к нищенке темная старушечья рука с монеткой.
Несговоров угадал по голосу вчерашнюю театралку. К нему вернулся безотчетный страх. Не желая быть узнанным, он на всякий случай прикрыл лицо рукой. Но в этот момент всем стало не до него. Быстрая, как схватка насекомых, сценка отвлекла общее внимание. Когда нищенка подхватила из руки театралки монету и попыталась тихо шмыгнуть на свое место, дорогу ей преградил коренастый горбун с железным костылем. Маленькая головка нищенки, шпокнув под ударом, отскочила от костыля как мячик. Поднялся гвалт, кто-то кинулся на защиту нищенки, нашлись сторонники и у горбуна. Рябой стражник, оживившись, размахивал дубиной и тупо лупил ею направо и налево. Другой, сидевший на сцене у двери, оторвался от стула и командовал, указывая сверху рукой:
– Вот этому, этому всыпь! Чтоб надолго запомнил! Совсем обнаглели. Не понимают, куда пришли.
Свара утихла так же быстро, как началась. Расставшаяся с монетой нищенка отползла к стене, тихонечко скуля. Горбун как сквозь землю провалился. Рябой для порядка поискал его глазами и снова пошел по рядам. Люди пугливо перешептывались, толкуя друг другу происшествие.
– А тебе чего? – грубо спросил Несговорова старший стражник, успевший занять сидячее положение.
– Я к Кудряшову, с заявлением.
– Не положено.
– Это срочно. Я от Аршака Манвеловича!
Несговоров понимал, конечно, что стражник знать не знает об Аршаке Манвеловиче, но так уж сказалось.
По накопителю пробежал ропот. Послышались вначале слабые, а затем все более требовательные протесты:
– Что, опять свояк?
– Не пропускайте без очереди!
– Хватит принимать блатных!
– Огласите список!..
Возмущенные люди плотной кучкой обступили сцену, где Несговоров препирался со стражником. Потасовка нищих успела растревожить сонную толпу, и теперь многие по-настоящему завелись.
– Эй, вы! – крикнул Несговорову высокий седой старик. – Мой номер тысяча семнадцатый, он написан на моей руке, и я клянусь памятью покойной жены, что раньше меня вы туда не попадете! – И в подтверждение клятвы поднял трясущуюся правую руку, на которой действительно темнел чернильный номер.
– Вы напрасно тратите слова, такие не понимают интеллигентного обращения, – громко упрекнул старика кучерявый коротышка в светлой замшевой курточке. – Сейчас я ему объясню. Ты, мразь, слезай оттуда по-быстрому, если не хочешь торчать в сортире вниз головой, дерьмо собачье!