Совесть - стр. 117
Чем далее продвигался он двором и узкими переходами, тем в душе его все приметней росло умиление. Работники вставали уже на дневные работы, на него взглядывали приветливо, на миг разгибая склоненные спины, и на молчаливый поклон отвечали с уважительной, тоже молчаливой неспешностью, ласково поглядывали востроногие юные служки, монахи здоровались учтиво и дружелюбно, колокола сзывали к заутрени с приглушенной в тумарне, но светлой умиротворяющей благостью. Во всем царили кроткая человечность и мир.
Он стукнул в дубовую дверь.
На стук глухо ответили изнутри.
Он вступил с легким сердцем, с приветливой улыбкой, начисто позабыв о своем.
Навстречу ему поднялся с колен творивший молитву Антоний, товарищ Порфирия, тоже монах.
Он с почтительным поклоном подступил и сказал:
– Благословите, отец!
Антоний обогрел тихим сочувственным взглядом и осенил его истовым неторопливым крестом, под конец коснувшись перстами плеча:
– И ныне, и присно, и во веки веков.
Поцеловав его белую руку, он спросил почти весело, радуясь искренне, что ступил наконец на тот берег, где чувствовал себя в безопасности и после самых тяжких, самых немыслимых бурь, пережитых в миру, где так полезно душе отдохнуть и набраться мужества для нового плаванья посреди утесов и льдин:
– Где брат наш Петр?
Антоний просто ответил:
– Его взял Господь.
Не понимая еще, он уже понимал, у него потухли глаза, улыбка веселости сползала с лица, и щемило холодными пальцами сердце. Более он не успел ничего испытать, торопясь расспросить, разузнать, допытаться: «А как же я без него?», однако было удушливо стыдно, что в такой миг подумалось вдруг о себе. Он пожалел, что не успел увидеть Порфирия, да и сожаление тотчас промчалось, оставив одно леденящее чувство, что смерть одинаково милостива и одинаково беспощадна ко всем. Он следил, как на лице Антония двигалась благообразная борода, до него долетали рокочущие сдержанным басом слова:
– … ибо не велел Господь предаваться кручине. Не оплакивайте и вы кончину его, но радуйтесь, ибо душа Порфирия была чиста и нашла приют свой в Царствии небесном…
Часто и он повторял те же слова утратившим близких своих и впадавшим в кручину, однако в тот же миг утешение было напрасным: невозможно было утешить его. Представлялось, что окончательно, безвозвратно потеряно все, что было близко душе. Слова Антония звучали бессмысленно, пусто. Он слышал одни гудящие звуки, все стискивал и стискивал зубы, словно от этих звуков разбаливались они, и не знал, как выдержать этот внезапный удар, обрушенный на него, опасаясь, что в самом деле потеряет рассудок.