Сотрудничество в публичной политике и управлении - стр. 54

Принимая в целом теорию Р. Инглхарта и К. Вельцеля как базовую матрицу демократической модернизации и находя определенные подтверждения ее функциональности в исследованиях и высказываниях российских ученых, необходимо подчеркнуть, что каждая страна имеет свои особенности в этом процессе.

Следует согласиться с мнением А. Мартинелли о том, что современное общество находится в состоянии постоянного изменения, а процессы трансформации и модернизации не только продолжают развиваться, но и углубляются, расширяются. При этом глобальные перемещения людей, обмен технологиями, идеями, символами, капиталом расширяются с каждым днем, а ценности, институты и практики, их обосновывающие, запаздывают во времени [Мартинелли, 2006]. Кроме того, там, где формирование ценностей самовыражения задерживается, появление демократических институтов не спасает положения. К ним привыкают, но они не становятся средством самовыражения. Институты не могут начать функционировать до тех пор, пока общественность не станет рассматривать соответствующие им нормы как свои собственные. Прежде всего это относится к демократическим институтам, которые зависят от одобрения и поддержки масс. Пример тому – Великобритания, где конституции вообще нет и демократические институты существуют только в виде неформальной системы норм, разделяемых большинством в обществе [Инглхарт, Вельцель, 2011, c. 234–235]. И наоборот, наличие демократической конституции, не поддержанной массами и набором демократических норм, усвоенных людьми, не гарантирует эффективности демократии.

Что происходит в России в связи с модернизацией, изменением системы ценностей и, соответственно, проблемой соучастия общественности в управлении государством? Общество, как и государство в целом в нашей стране, все еще находится в состоянии трансформации, а в трансформирующемся социуме, по мнению М. Ф. Черныша, обнаруживаются непредсказуемые и специфические факторы социального расслоения [Черныш, 2001, c. 88]. Помимо того, для построения более сложных поколенческих моделей в России не хватает широкой эмпирической базы, ввиду чего преобладает культурологический подход, предполагающий описательный анализ типичных образцов массового поведения людей.

Один из крупных исследователей молодежи В. Лисовский пишет, что «социальные ценности, которыми жили “отцы”, в новой исторической ситуации в подавляющем большинстве утратили практическое значение и в силу этого не наследуются “детьми”, поскольку не пригодны ни для настоящей, ни для будущей жизни» [Лисовский, 2000, c. 166]. Этой же точки зрения придерживаются Ю. Левада и Т. Шанин, полагая, что основная проблема российского общества в дисгармонии ценностных ориентаций «отцов и детей» [Левада, Шанин, 2005]. Е. Г. Ясин отмечает, что «российские ценности сегодня – это трехслойный пирог наших государственных символов: традиционные русские ценности – двуглавый орел Палеологов; советские ценности – гимн Михалкова; новые демократические ценности – российский триколор. В этом смешении – противоречия эпохи переломов в истории нашей страны» [Ясин, 2003, с. 4]. Он оценивает традиционные русские и советские ценности как привлекательные, но в целом традиционные, а экономику и общество – как продолжение феодальных иерархических структур. Однако российские реформы меняют общество. В пореформенной России подтверждается тезис о том, что ценности трансформируются под влиянием изменений в экономике и политике. Российская цивилизация показывает гибкость и динамичность, близкую к западной, в том числе в отношении к ценностям. В качестве подтверждения своих слов Ясин ссылается на мнения участников опросов фонда «Либеральная миссия» на 2002 г., где согласие с традиционными суждениями о должном и правильном выразили 19,6 %, с советскими – 27,5, с либеральными – 45,1 % респондентов. Чтобы развить эти позитивные сдвиги необходимы время, продолжение и завершение либеральных институциональных реформ, последовательная демократизация, гуманизация власти, политики, общественной жизни.