Сотник Лонгин - стр. 34
Могучие колонны, выстроенные рядами, и мощные стены, сложенные из огромных каменных глыб, были свидетелями празднеств, которых еще не знал античный мир. Столы, протянувшиеся на целую милю вдоль пиршественных залов, ломились от обилия изысканных кушаний. Вино лилось кровавыми потоками, в которых тонули все заботы, беды и сам здравый смысл.
Гости в пьяном бреду наряжались сатирами, – с козлиными копытцами и рожками, – и под звуки струн скакали по залам. А женщины, обнаженные подобно нимфам, отдавались им, – случайным мужчинам, – на обеденных ложах, между колоннами, у фонтанов, бьющих водой из акведука. Пир перетекал в разнузданные оргии, которые выплескивались как помои во внутренние дворы и сады, где шумели ветра, а деревья шептали, шелестя листвою и словно в укоризну покачивая головами.
Посередине этого сумасшествия на золотом ложе возлежали Антоний и Клеопатра, по египетской традиции с темными подведенными глазами, наряженные в белые полупрозрачные одеяния из крученого виссона, сияющие самоцветами и ожерельями.
– Мы все скоро умрем. Так, не лучше ли устроить пир и, приняв яд, переселиться в другой мир, под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями? Вступайте в «Союз смертников» и будьте счастливы, друзья, – призывали они своих гостей. – Пейте, ешьте, веселитесь, как умеете.
Вырастали длинные очереди из желающих вступить в «Союз смертников», и каждый торжественно клялся «жить сегодняшним днем, не думая о дне завтрашнем, быть преданным служителем бога Диониса и богини Афродиты, предаваться веселью и, когда настанет час, исполнить свой долг и свести счеты с жизнью».
Но однажды все исчезло, – и власть над полуцарством, и золото, и шумные пиры, и хмельные красавицы, и лихие друзья, – Антоний остался совсем один и в отчаянии проткнул себя мечом. Он еще долго мучился, призывая смерть, которая лишь смеялась над ним издалека. Он слышал этот зловещий, насмешливый голос, который усиливал боль от раны, делая ее невыносимой.
– Убейте меня! – кричал Антоний, но слуги в страхе разбежались. Кровь хлестала, а тело холодело. Смерть приближалась. Антоний слышал ее шаги. И был глас ему:
– Царица жива!
Когда он очутился в усыпальнице Клеопатры, где та заперлась, будучи обезображенной жуткими язвами, на его бледном лице выступила болезненная улыбка. Женщина, ногтями разодравшая свое тело, изуродованное язвами, склонилась над ним. Ее заплаканное лицо, тонкие руки, нагая грудь были перепачканы кровью. Она, позабыв о себе, звала его своим господином, супругом и императором. А он попросил вина и, выпив, испустил дух. Взглянув в его неподвижные глаза, она поняла, что все кончено, и заплакала навзрыд. Молнией блеснула мысль о самоубийстве, – она оглянулась на золоченый саркофаг, подле которого лежала увесистая крышка гроба, воспроизводившая ее облик. На поясе царицы висел пиратский кинжал, – дрожащею рукою она вынула его из ножен и долго держала, глядя мутными глазами перед собою, пока в гробницу не ворвались римляне, обезоружившие ее.