Соперница - стр. 8
– Мой дед боготворит вас, синьора Карлотта Берлуми.
– Ваш кто?..
– Да, мой дед. Мне передалась его страсть к опере. Много раз он упоминал ваше имя с нескрываемым восхищением и восторгом.
– Ах…
Карлотта не могла решить, радует это ее или раздражает. Скорее всего, и то и другое. Привязанность поклонника льстила ее самолюбию, но эта хвала относилась к ушедшей прекрасной эпохе. Дед был ею очарован, а внук испытывает к ней жалость. Какая деградация!
Она попыталась подняться на ноги. Энцо пришел ей на помощь, придвинув кресло.
– Не вставайте так резко. Поберегите сердце.
Карлотта мысленно ругнулась. Ее сердце! Стоило любому нахалу заговорить о ее сердце, и она чувствовала себя рухлядью, которой место на свалке. В прежние времена ни один молокосос не посмел бы упомянуть о ее сердце, а тот, кто отважился бы на это, не заручившись ее одобрением, схлопотал бы пощечину.
– Спасибо… э-э…
– Энцо.
Он раздражал ее: милое мальчишеское имя, весь такой милый, сама любезность, безупречное внимание – все напоминало о том, что срок годности у нее истек.
– Спасибо, Энцо.
Она села. Мальчик прав: нужно унять одышку. Он поднял сумочку и аккуратно положил ей на колени. Она бормотала что-то себе под нос, униженная, несчастная, разъяренная. Сейчас он распрощается с ней и уйдет. А что еще он может сделать? Зачем ему тратить время на дряхлую старуху, которая и на ногах-то не стоит? Что ж, прощай, Энцо. Ступай к своим французам, обжирайся, а потом, когда наступит ночь, отправляйся к приятелям, таким же красавчикам, как ты сам.
Он поклонился ей и заглянул в глаза:
– Вам нужен племянник на время вашего пребывания в Милане?
– Что, простите?
– Только что вам понадобился племянник. Эта роль мне прекрасно подходит.
– Алло, дедушка? Представляешь, я дни напролет сопровождаю Карлотту Берлуми!
– Какую такую Карлотту?
– Карлотту Берлуми, певицу.
– Боже мой, так она не умерла?
– Если и так, то хорошо это скрывает.
– Карлотта Берлуми… О, Энцо, ты возвращаешь меня в далекое прошлое. Как она теперь выглядит? Со страхом жду твоего ответа…
– Очень стильно. Прекрасно сохранилась. Ты ведь слышал, как она поет?
– Да!
– И ты говорил, что она тебе нравилась…
– Карлотта Берлуми? Безумно… Она была… она была… Как бы это объяснить? Она была…
– Соперницей Каллас?
– Соперницей Каллас? Ну знаешь… Во многих отношениях она даже превосходила ее.
– В чем именно?
– Ладно, я закругляюсь, сюда идет твоя бабушка, лазанья ждать не может. Я позвоню тебе позже. Целую, мой мальчик.
– Умереть в «Ла Скала» – это было бы шикарно!
Энцо разразился хохотом, услышав это заявление. Вот уже битый час посетители бара с завистью наблюдали за этой странной парой: хилый пижон и пожилая дама, которые болтали без умолку. Карлотта Берлуми уже выпила три «Манхэттена», украшенных мараскиновой вишенкой, а Энцо, привыкший к бережливости, все еще цедил фруктовый коктейль с кубиками льда, позвякивавшими в высоком стакане. Ему все больше нравилось то, что он определил как чувство юмора Карлотты Берлуми. На самом деле юмор у нее как раз напрочь отсутствовал, ведь это качество предполагает скромную отстраненность; комизм заключался в том, что до предела категоричная и невероятно самовлюбленная старуха болтала обо всем, не боясь кого-то шокировать, выставить себя в смешном свете или наговорить глупостей, уверенная, что изрекает истину в последней инстанции. Когда какой-нибудь безрассудный смельчак пытался ей возразить, она либо игнорировала его, либо затыкала ему рот, повышая голос.