Сон Ястреба. Мещёрский цикл - стр. 8
– Сам по себе не останется. Нужна свежая кровь. А для этого победить должен либо Душан, либо мисяне, либо вы, русские. Но Кантакузин в борьбе с латинянами сделал ставку на нечестивых, привечает их как родню, а ведь те уже пытались захватить Город пятнадцать лет назад.
– Я не особенно заметил здесь агарян.
– Их трудно заметить, – горько усмехнулся Пердика. – Тысячи греков из Малой Азии приняли слово Мухаммеда. Они проникают сюда незаметно вместе с торговцами или беженцами. Ты каждый день встречаешься с ними на улицах, но не сможешь отличить от единоверцев. А они исподволь подтачивают наши основы лживыми проповедями, смущают народ.
– Ладно. Вернёмся к делам. Нам нужно найти поддержку одной из сторон. И лучше, чтобы таковой оказались единоверцы.
– Всё очень запутано. Вопросы веры давно отошли в тень.
– И всё же?
– Сторону Москвы император, пожалуй, возьмёт, как брал раньше, да только с Каллистом у него отношения сложные. Даже если мы найдём какой-то подход к императору, даже если он решит отблагодарить вас за прежнюю помощь, то вовсе не обязательно, что его заступничество будет полезно. Может и наоборот выйти.
Разговор с умным человеком доставил Алексию удовольствие, но вместе с тем породил множество тревог. Да, Пердика прав. Положение зыбкое. Излишнее внимание императора может и повредить делу. В таком случае, стоит оставить этот ход про запас, а пока попытать удачи напрямую у патриарха.
Скоморох так и не приблизился к цели, а средства от проданной по дешёвке фибулы таяли быстрее апрельского снега. Ростовщик оценил золотую вещицу в половину настоящей стоимости, но другие предлагали и того меньше. Константинополь оказался суровым на приём хозяином. Без денег здесь не спешили раскрывать гостю объятия, а деньги кончались. Приходилось отказываться от многого.
Находясь на грани телесного и духовного истощения, Скоморох бродил по старинным улочкам. Бродил безо всякого смысла, бродил в надежде на чудо. Бродил и размышлял.
Он быстро осознал, что явно переоценил себя, бросаясь вслед за московским посольством в страну, обычаев и языка которой почти не знал. Уже в первое своё константинопольское утро он ощутил ни с чем не сравнимое одиночество. Даже в прошлом году, когда ему пришлось целый месяц пробирался по безлюдному лесу, пугаясь любого прохожего и зверя, даже тогда он чувствовал близость родной земли. Теперь же всё было иначе. Чужое небо, чужие запахи, чужие разговоры. Сознанию не за что было зацепиться.
В голову полезли предательские мысли, будто для мести викарию нет оснований; что, по сути, тот не повинен в смерти Калики, не виновен даже в измене Микифора, бросившего владыку перед моровой угрозой. Может быть, лучше было остаться с чародеем, или отправиться с суздальским княжичем? По крайней мере, каждый из них предлагал настоящее дело. А он вот пустился в погоню за призраком.