Сонъ какъ мѣра пониманiя - стр. 10
– И стараться не надо.
– И любить подавно поздно. Это же Чьюто.
Дѣвушка – хорошо. Пауки и печь – неплохо. Вотъ цѣпочка ходиковъ повисла надъ топоромъ, виситъ и косичка лука въ углу – всё подъ рукой. Пожалуй, стоитъ подойти къ портрету Ленина, тихо протереть отъ пыли коммунизмъ мозаики, отодвинувъ отъ края керосиновую лампу, допить бутылку коньяка.
Сексу въ двухъ метрахъ отъ портрета вождя кто-то не придалъ бы значенія. Сексу въ двухъ метрахъ отъ чугуннаго олимпійскаго медвѣдя никто не радъ. Фіолетъ астръ, желтизна шафрановъ и массивы соціалистической мебели.
– Что въ тебѣ не такъ?
– Совсѣмъ не такъ?
Вѣдь заходилъ разговоръ и о силѣ съ надёжностью, и о пріоритетахъ, и о томъ самомъ Чьюто.
– Какъ сильно пахнетъ облѣпиха?
– Сильно.
– Насколько надёженъ ея запахъ?
Сейчасъ замѣчательное время, сейчасъ восхитительные люди, сейчасъ грандіозный сумракъ.
Удивить
– Ты вся хорошая.
– Конечно.
– Съ этого можно и начать.
– Только держи меня.
Гобеленъ чуть испачканъ, но значенія не стоитъ придавать. Люстра въ пыли, её совсѣмъ не различишь. Дышится свободно и каждый вздохъ будто отрѣзанъ. Дышится свободно, но всё же что-то не такъ. Нѣкоторыя изъ пластинокъ въ трещинахъ, нѣкоторыя по полу. Всюду книги и подъ окномъ раскинуто одѣяло.
– Держу.
– То, что держишь ты, держитъ и тебя.
– Не паясничай.
Поодаль полотенце въ пескѣ и солнечный свѣтъ. Смотришь въ патину зеркала, силишься разглядѣть помолодѣвшее лицо сквозь трещины амальгамы, но сѣдѣютъ волосы, и приближается вѣтеръ. Но, какъ и прежде, дышится свободно. Если не принимать близко къ сердцу затхлый апельсиновый амбре.
– Душа моя, не устала ли отъ діалога?
– Отнюдь.
– Влюблюсь вѣдь.
– А затѣмъ?
Кислотой прожжённыя изображенія пѣны моря, изображенія трещинъ, что разсыпались гдѣ-то въ облакахъ, поля хризантемъ и потоки сливочнаго масла. Нырять и заново погружаться, ласкать и сглатывать сокъ, торопиться ото сна и отворачиваться къ лунѣ.
– Навка – душа дѣвочки, умершей до крещенія.
– Но навку сердца удивить не сумѣешь?
– Посмотримъ.
Затѣмъ онъ подойдётъ къ ней поближе и, почти не соблюдая личной дистанціи, прикоснётся къ ея груди, вдохнётъ запахъ шеи, услышитъ, какъ накапливается ея женское.
Шёлъ и плакалъ
– Кто же тебя побѣдилъ, старикъ? – спросилъ онъ себя… – Никто, – отвѣтилъ онъ. – Просто я слишкомъ далеко ушёлъ въ морѣ.
Эрнестъ Хемингуэй.«Старикъ и море».
– Ты спрашиваешь, отчего мнѣ такъ грустно? А развѣ каждаго, кто въ такую лунную ночь оказывается въ пути, не одолѣваетъ тайная печаль? Развѣ тебѣ не тоскливо?
– Да, конечно. Что и говорить, и мнѣ сейчасъ грустно. Но даже не понимаю почему.