Сомелье по вызову - стр. 17

Джек хотел крикнуть, но рот почему-то не открывался. Запах гнили усиливался, наваливался, как лавина, со всех сторон. Становилось трудно дышать, и сломанные рёбра будто начали трещать под напором этой вони. Джек постарался сделать шаг, и это получилось. Под ногами хлюпнуло, тёмно-зелёная жижа с довольным урчанием всосала ногу.

За спиной раздались хлюпы. Будто по жиже шел кто-то ещё.

«Ктулху тебя подери! Что происходит?! Где я? Где все? Где больница?» К Джеку подкрадывалась паника, начинала душить наравне с вонью. Сделав ещё шаг в сторону, как казалось, противоположную чужим шагам, мужчина увидел два огонька. Два круглых огонька, будто к нему приближалось два кольца с пламенем, через которые прыгают тигры в цирке. Будто отзываясь на мысль, за пламенем пришёл тихий рык: довольный, радостный, от которого кровь начала стыть в жилах.

Джек понял, что ему стало дико холодно – пространство туннеля начало резко покрываться изморозью: стены, жижа под ногами, сам Джек. И лишь огоньки продолжали гореть и приближаться, жадно чавкая болотной жижей под пока невидимыми ногами.

А затем он увидел ЭТО. Вместе с ЭТИМ пришла оглушающая вонь, и мистер Сойер, сомелье и дегустатор с невероятным талантом, потерял сознание.

Последнее, что мелькнуло в голове Джека перед наступлением темноты: «Да, Джим. Каберне нам никогда не нравилось».

Темнота баюкала Джека. Чёрные волны качали его, не давая возможности вынырнуть из потока. В темноте не было ничего: ни звука, ни запаха, ни касания, ни даже самого Джека. Только качающее ощущение, в котором хотелось раствориться, но не получалось.

Это длилось вечность. Ту самую, когда нет времени и опоры. Ту самую вечность, которой пугают и которую сулят. Вечность – это просто отсутствие часов на стене, неумение распознать время.

Но даже вечность заканчивается.

Волны сменили свой ритм. Из плавного ровного движения они превратились в дёрганые, резкие, болезненные. Сквозь плотный занавес стали просачиваться запахи, звуки, ощущения.

Запахи были знакомые и приятные: аромат одеколона, женских духов, дорогой крем для кожи. Вокруг этого танцевал запах чуть кислого вина, с ноткой мускуса. И как легкая полироль, всё это покрывал запах старого дерева, пыли и влаги.

Звуки были менее приятными: громче всего стоны, будто кому-то плохо на соседнем этаже. Затем какие-то крики, но будто с улицы за плотно закрытым окном. И барабанная дробь, ускоряющая свой темп и увеличивающая громкость.

Самыми неприятными были ощущения: давило грудь; какие-то тонкие щипцы вонзались в руки и плечи, трясли и стучали. И в лицо в такт обезумевшим волнам впивались острые осколки стекла.