Соломон. Царь тысячи песен - стр. 28
Соломон удовлетворенно кивнул.
– Получишь все, что просишь, и самого высокого качества… А сколько у тебя торговых кораблей? – неожиданно спросил Соломон.
Хирам удивленно посмотрел на него.
– Не могу сказать точно, но много! Да и купцы имеют свои корабли… А почему ты об этом спрашиваешь?
– Я тоже буду торговать с разными странами. Можем это делать вместе, если ты поможешь мне построить корабли на Чермном[10] море…
Хирам подошел к Соломону и обнял его.
– Если ты сумеешь исполнить хотя бы половину из того, что я здесь услышал, станешь великим царем, равным которому еще не было во все времена!
Когда Соломон вернулся в Иерусалим, он сразу же пригласил к себе Ванею, Азарию, Адонирама и Садока.
– Скоро к нам начнут прибывать корабли от царя Хирама, – без предисловий начал он. – Они доставят в Израиль строительные материалы: ливанский кедр, слоновую кость, железо… Прибудут также тысячи искусных мастеров – строителей, резчиков камня, плавильщиков метала. И мы должны подготовиться, чтобы принять людей и все остальное.
– Позволено мне будет спросить? – поклонился Ванея.
Соломон кивнул головой.
– Позволено! Я думаю, что вопросов будет много и не только у тебя одного.
– Что задумал строить мой господин?
Соломон посмотрел на застывших в напряжении царедворцев, и в сердце его закрались сомнения и страх.
Не много ли я беру на себя? – подумал он. – Они примут все, что я скажу Но принять и исполнить не одно и то же, а лучших нет и не будет… один я, всегда один…
– Храм, – буднично произнес Соломон, еще погруженный в свои мысли. – Храм, города, дороги… Легче спросить, чего я строить не буду.
Воцарилась тишина. Напряжение последних недель, восторг и подъем, испытанные Соломоном в Финикии, грандиозность планов, которые в прекрасном дворце Хирама казались такими ясными и достижимыми, здесь, в собственном доме, в самом сердце пыльного, серого и мрачного Иерусалима показались ему сейчас смешными и дерзкими. Тревожные мысли-изменники окрепли, расширились, переплелись в мощный клубок безразличия и тоски, отозвались, как эхом, трусливой занозой в ранимом и одиноком сердце.
– Храм, города, дороги… – еле слышно повторил Соломон. Повторил не им, а себе. Слова эти на миг повисли в воздухе, разлетелись, не встретив препятствия в напряженной тишине огромного зала, и вернулись в сердце царя уже другими, словно чужие – сильные, решительные, смелые!
– Ни я, ни вы и никто другой в пределах Израиля до дня сего даже не помышлял об этом. Отец мой, великий Давид, да будет память о нем вечна, собрал весь Израиль – от Дана до Вирсавии – под своей железной рукой. Много малых и больших народов платят нам дань, дают для войска людей и скот для моего дома. И все это сумел сделать отец мой, Давид! – голос Соломона окреп. – Но он не построил ничего в Израиле, почти ничего, потому что строил сам Израиль… Соломон сделал паузу и властно, голосом, к которому все уже привыкли, добавил: