Соломенный век: Сутемь - стр. 66

С Кирой это попытались сделать, но только один раз. Если в глазах южан Милла выглядела безобидным цыплёнком, то Кира, наверное – тигрицей. По-другому её описать было трудно. Она бросалась на каждого, кто оказывался рядом, била, топтала и кусала, как могла. При чём делала это совершенно непредсказуемо, без криков и воплей. В одно мгновение могла выглядеть спокойной, уставшей, сонной, больной – всё из этого было, и не наигранно, южане в этом не сомневались, – а в следующее могла уже душить кого-то, рискнувшего подойти слишком близко. После первого, кого она едва не придушила – пятерым сообща удалось оторвать её, пересилив (кому-то при этом тоже досталось по больным местам на лице и других частях тела), – ей связали руки за спиной, а потом и вовсе обмотали тело. Для надёжности.

Вымотала она им все нервы. Ни на минуту спуска не давала и использовала каждый шанс, каким маленьким он бы ни казался, чтобы – если не вырваться, то обязательно устроить драку. Тоже нелепая ирония: как будто не она попала в плен, где над ней намеревались издеваться, а к ней в плен попали и она теперь всласть издевалась. Наверняка парни только тому и рады будут, когда сбагрят её следующим провожатым либо доставят к пункт назначения. Несомненно они об этом переговаривались, когда успешно перевели на другой берег Миллу, а затем Рола, собираясь теперь с духом для самого тяжёлого. Что могло прийти на ум Кире, даже Милла не бралась предсказывать. Иногда ей казалось, что её племянница от чрезмерного стресса элементарно с ума сошла – человек со здравым рассудком не стал бы вести себя с такой экстремальной агрессией и поберёг свои силы. Ночью Милла перешептывалась с Кирой, пользуясь случаем быть наедине (условно – шагов на пять от дремлющих надзирателей). Увещевала её поберечь себя (имелись веские подозрения, в которых Милла всё больше утверждалась), просила бежать, если удастся (что Кира и пыталась безостановочно), и просто утешала её – отчаянный бой стоил девушке много сил. А те, что оставались, она тратила на драки, находя возможность и повод. «Я вас не оставлю. Они мне за всё заплатят», – это было всё, что Кира ответила. После этого она вообще перестала говорить.

Сошла с ума или преследовала какую-то цель своим поведением – оставалось только гадать. Ни её «наполовину мама», ни чужаки-надзиратели не смогли этого до сих пор выяснить. Только Рол дал взглядом Кире понять, что понимает её – но поддержать к сожалению ничем иным не может. «Бейся пока дышишь, никогда не сдавайся!» – этим словам отца она следовала на каждом шагу. Во всём отряде под конец не осталось человека, который не получил бы от неё свою порцию ненависти. Как уже сказано было – они вообще боялись к ней подходить, оставив на попечение Миллы. Чего она только не вытворяла! В первые часы после того, как схватили, она на глазах верёвки грызла, игнорируя прикрики (тогда едва и не придушила того, кто решил проучить «дурную девку» не только словами); ставила подножки (чтоб ты побольнее упал!); толкала на склонах (катись к лешиной матери!); отгибала ветви, как пружины, когда проходила (ты не знал такого гадкого трюка? Теперь надолго запомнишь!). На привалах взяла за привычку на кого-то неотрывно смотреть – и не сказать, чтобы уничижительно, исподлобья. Нервы у каждого когда-то не выдерживали. Первый решил, что она голодная и пытается его так усовестить – Кира мало ела, а половину того, что сглатывала через силу, выплёвывала из себя при очередном приступе тошноты. Поднесённый кусок мяса на палочке (ближе, я слишком слабая, ещё ближе, пожалуйста, к самому рту) был большой оплошностью – вместо мяса прикушенной оказалась рука добряка, при чём до крови. Второй решил, что если он выскажет ей, как гадко с её стороны так отплачивать за терпеливое отношение (судя по жестам и интонации, на другом берегу ей не спустят такое поведение с рук), то она перестанет буравить его глазами. Не перестала, но делала это теперь по отношению к нему с издевательской улыбкой (не бойся, подойди ещё ближе – смотри, какая я добрая).