Соломенное сердце - стр. 39
И все исчезло.
Даня рвано выдохнул, закашлялся, прижав руки к груди.
Смотреть на Полю было страшно — кошмарное рычание все еще звучало в его ушах. А вдруг вместо юного девичьего лица он увидит волчью пасть с острыми ощерившимися зубами?
А вдруг она однажды решить сомкнуть их на его горле?
Ни одно человеческое существо не способно издавать такие звуки.
— К муннам такие знакомства, — выдохнула Поля. — Ты видел его хвост? А когти?
— Хвост? — губы плохо его слушались, однако Даня искренне порадовался ее словам. Осторожно покосился назад и обрадовался еще больше, не обнаружив за собой клыков. Ошеломленная, Поля сидела на спальнике, вцепившись побелевшими пальцами в его ткань. В округлившихся глазах мерцали хищные оранжевые искры — подобно закатным отблескам в голубом небе.
Даня осторожно пригладил наэлектризованные Полины волосы, пытаясь успокоить.
— Я не видел никакого хвоста, — признался он.
Ущелье притихло, не атаковало его больше мо́роками, не запугивало скелетами воронов и не завывало на все голоса.
— Ледяное чудище, — пояснила она, — прозрачное, с кроваво-алым сердцем внутри и лицом каменного истукана. Такое ощущение, что его собрали по кусочкам из скал, снегов и… кого-то живого. Я даже испугалась.
Даже испугалась!
С нервным смешком Даня перебрался на другую половину спальника, поковырялся в своем рюкзаке, нашел небольшую кружку и начал размешивать печенье в воде. Придется лопать тюрю, как беззубому старику. Но без еды он долго не протянет — при таких-то потрясениях.
— Удивительная гадость это печенье, — прокомментировала Поля, наблюдая за ним.
— У нас еще есть сыр, яблоки и вяленое мясо.
Она достала яблоко, захрумкала. Даня протянул ей ломоть сыра.
В прохладной воде печенье отказывалось растворяться, и он машинально крошил его ложкой, приходя в себя от произошедшего.
Проклятые к проклятым? Это еще что значит?
Ну, с Даней-то все понятно. А Поля?
Сейчас, когда оранжевые искры исчезли из ее глаз, она выглядела беззащитной и милой. Немного потрепанной после долгого пешего перехода и встречи с ледяным чудищем. Сонно моргала, зевала, прикрывая рот ладошкой.
Она была человеком, который то и дело пересекал Гиблый перевал, и не собиралась терять самообладание так уж легко. Даня не сомневался, что сон ее будет глубок и крепок, а вот ему предстоит ворочаться и страдать — затягиваясь, рубцы причиняли мучения.
Странно было укладываться спать при сером сумеречном свете то ли хмурого дня, то ли раннего вечера. Но тут не было ночи и не будет утра, поэтому выбирать не приходилось. Поля сложила ладошки под щекой — так в детстве няня учила и самого Даню. Спальник был просторным, но не бескрайним, и Даня легко касался ее колена. Не слишком навязчиво, но это добавляло ему спокойствия.