Солнцестояние - стр. 5

. В животе развернулась невесомость; сжимая руль, я расхохоталась, безумно даже для самой себя. Белое солнце сияло впереди, будто вело меня лишь оно – пылающее, торжествующее око. От весны ничего не осталось; лето застыло оплавленным воском: нет ничего, кроме него, и никогда не будет.

Сдаваться было приятно. Удовольствие портил лишь едва уловимый голос, напоминающий о последствиях.

Путь выдался легким; рокотал мотор, ревели мчащиеся мимо фуры, а на горизонте, словно мираж, колыхались города. Я опустила окна, щурясь встречному ветру, и не сомневалась, что, если провести ладонью по очертаниям высоток, они размажутся, как пар по стеклу. Время от времени я тормозила, чтобы перекусить – сэндвичем, шоколадом или пирожком из «Точки». Прислонялась к бамперу, горячему, словно лошадиный бок, и никуда не спешила: путешествие так и так заняло бы двое суток. Первые – до северной столицы и чуть дальше, а вторые, после ночевки в мотеле, – через лес, скалы и костелы. Я добралась бы затемно, если бы нигде не ошиблась.

Но я ошиблась. Сворачивать с широкой дороги, ответвляющейся от шоссе, нужно было лишь в конце пути – полтора несчастных часа по тропе сквозь лес, да и то – по хорошо раскатанной местными, утрамбованной уазиками и «газелями». Я даже не нервничала, хотя должна была бы известись, как и всякий раз, когда попадала в непривычную ситуацию. Но шоссе ровно стелилось сквозь болота и поля, над которыми, а затем и среди мраморных выступов, поднимающихся из-под земли, словно вот-вот застонала бы метель. К третьему часу, наматываясь на колеса престарелой «мазды», оно стало добрым другом – усыпило бдительность, как проводник, подливающий яд в мед, и когда я спохватилась, что что-то не так, было уже слишком поздно.

Хотя, если честно, слишком поздно было, едва я вжала педаль газа, удаляясь от Москвы, – тогда и рассеялась подлинная реальность.

Я будто погрузилась в сон. Дорога завернулась петлей, так, что порой меня одолевала приглушенная паника – насколько она длинна? Как долго я кружу так? Не смеются ли надо мной березы и сосны, зубами-шипами обрамляющие шоссе? Природа менялась, как меняется ткань сновидения – пока тебя не осеняет, что все здесь абсолютно иное, не такое, как было в начале, и не такое, как будет в конце. И чем дальше я продвигалась, тем более хищной она становилась, словно духи, обитающие здесь, отделялись от стволов и пней, мелькали над низинами, тысячелетние, могущественные, не собирающиеся никуда уходить.

Когда я регистрировалась в мотеле – в фойе с пыльными коврами, где за стеной, в ресторане, грохотал чей-то праздник, – мир утратил осязаемость. Как когда стоишь во сне, гадая, спишь или бодрствуешь, но тут же проваливаешься в илистую топь и ни до чего не можешь дотронуться.