Солнцестояние, или Мало-Александрийская история - стр. 11

Рассказчик глянул на сидящих поодаль молодых людей. На сына Павла и на дружка-сродника его Дядьку-Тимофея. Хмыкнул загадочно и продолжил.

– Но я не о том хотел рассказать. Рядышком, в верстах пятнадцати ещё были Тарханы. Село поменьше Чембара, но зато в нём усадьба красивая. С живописными прудами, ухоженным парком. Дед мой, Силантий Никитич, царство ему небесное, частенько туда наезжал по молодости. Приспичило ему влюбиться в Машу Арсеньеву, дочку помещицы Елизаветы Алексеевны, хозяйки усадьбы. Ох, угораздило его! Крепость его любви была непреодолимой. Выходил к ней навстречу в парке по Липовой аллее, оба останавливались, и он вглядывался в её глаза проникновенной красоты, словно вбирая их в себя, в свои глаза. Оставлял на них будто печать, что ли. Недолго. Молча. И быстро уходил. Но порой их встречи оказывались более длительными. Может быть, даже беседовали они. Только вот взгляд глаза в глаза всегда случался с особенным усердием. Будто действительно печать какая снималась с глаз Маши и оставляла свой несмываемый след на глазах Силантия. Елизавета Алексеевна, женщина дюже властная, узнавая, что он поджидает дочь на Липовой аллее, посылала туда кучера, чтоб прогнать его. «Плетью, плетью гони»! Но Силантия это не пугало. Он вообще был человеком бесстрашным с тех пор, как влюбился. Маша, Мария Михайловна, её образ для него был подобен хоругви, с которой витязи идут в бой ради защиты всего самого сокровенного. Та была девушкой очень доброй, и всякий раз корила свою мать за столь жестокое обращение с парнишкой из Чембара. «Ты ведь даже со своими крепостными так не поступаешь, а он человек вольный». Елизавета Алексеевна посмеивалась. «Он, может быть, и вольный, но ты моя, моя дочь». Снова и снова она звала кучера. «Плетью его, плетью»! Потом появился какой-то Юрка. Так называл его дед. Того кучер кнутом не гнал, но мать Маши и его не возлюбила. Дед мой, Силантий будто похихикивал над Юркой, ну не в лицо, потому что не встречался с ним никогда, а так, чтоб себя успокоить. Но его явно несбыточные надежды на союз с любимой девушкой окончательно рухнули, когда Маша вдруг вышла замуж за этого нелюбимца её матери. Но то были именно надежды, которые, как говорят, умирают последними. Возможно, действительно умирают. И поистине уходят последними из всего того, чего касаются желания. Однако только не любовь. Она-то не гибнет вообще никогда. Она выше всякого желания. Её крепость у Силантия лишь набирала ещё большую силу, отбрасывала прочь любое посягательство. И Машины глаза. Их ясные черты навсегда поселились в его глазах. Там они слились воедино.