Солнце в силках - стр. 8

– Вернуть? – он прищурился, на потемневших от лет щеках проступили морщинки, будто резец искусного мастера прочертил. – Ступил на тропу – не сойдешь уже. Не дает она выбора. Слабых ломает, выпивает разум или жизнь. Но я бы не назвал это выбором.

Пальцы Нарыяны разжались, она упала на колени и закрыла лицо руками.

– Не лей слез напрасно, дождемся рассвета. Глядишь, хватит сил у Тураах перековаться, – смягчился Тайах-ойуун. Нарыяна всхлипнула и зарыдала пуще прежнего.

Шаман досадливо покачал головой: убивается так, словно шаманская доля хуже гибели. Ничего, выплачет глаза да смирится. Тревожило иное: почему утянуло обоих детей? Отродясь не слышал Тайах-ойуун, чтобы в одном улусе сразу две души вступали на путь. Уж не кроется ли здесь беды?

Он устремил взор в ночь, будто та могла ответить.

Тураах открыла глаза. Тело ныло, словно его разобрали по косточкам и собрали снова. Тошнота подкатывала к горлу. Хотелось пить, но сил не было даже поднять руку. Перед глазами пылали красно-коричневые пятна. Они отвлекали от страшного, что пряталось в закутках памяти: пустые бездонные глазницы, птичий смех и вихрь черных перьев. Затягивает, затягивает… Тураах моргнула, отгоняя липкий ужас. Пятна тут же сложились в до черточки знакомый узор, украшавший стены родной юрты.

В стороне стукнуло. Тураах скосила глаза на звук. Берестяная чашка с надтреснутым краем, покачиваясь, истекала водой на настил. Такой желанной водой… Тураах с трудом отвела взгляд. А вот и мама… Лицо осунулось, неубранные густые волосы струились по плечам. Задремала у орона Тураах. Выронила чашку – и даже не проснулась.

– Мама, – спекшиеся губы не слушались, голос не хотел рождаться в пересохшем горле. – Воды…

С трудом вымолвленные слова лишили последних сил. Тьма подкралась незаметно, обволокла, убаюкала, и Тураах уже не видела, как в глазах очнувшейся матери испуг сменился теплом пополам с тревогой, как Нарыяна подняла чашку и бросилась к кадке с водой.

Струйка студеной воды скользнула по губам, просочилась в горло, и успокоенная Тураах свернулась в колыбели мрака. Лишь иногда нарушал ее сон образ кареглазого старика с ветвистой короной рогов. Словно ожила одна из причудливых деревянных фигурок, что резал отец долгими вечерами. Старик шептал замысловатые фразы, и мерно качался зубчатый венец рогов.

***

Похоже, здесь.

Осторожно, щадя старые колени, ойуун опускается на землю. Зарывается пальцами в ее черную плоть.

Поведай мне, покажи…

Вперед. Назад. Вперед. Назад. Тайах раскачивается мерно. Ловит ритм леса. Звук рождается в утробе, поднимается, пока не прорастает в горле. Бьется громче, резче. Песнь заполняет все вокруг – и обрывается.