Солнце тоже звезда - стр. 12
но я в кои-то веки топнул ногой и отказался подавать заявление в Лучшее учебное заведение (Гарвард). Мне претит сама мысль о том, что я поступлю туда же, куда и Чарли, и снова буду «всего лишь» его младшим братом. Плюс ко всему, никто не знает, примут ли меня в Гарвард теперь, когда Чарли временно отчислили.
Мы с мамой сидим на кухне. По случаю сегодняшнего собеседования она варит для меня манду (пельмени). Для того чтобы еще больше проголодаться перед пельменями, я жую хлопья Cap'n Crunch (лучшие хлопья, известные человечеству) и пишу в своем блокноте фирмы Moleskine.
Я корплю над поэмой о разбитом сердце, и корплю уже целую вечность (плюс-минус). Проблема в том, что мне никто еще не разбивал сердце, так что эта тема дается мне с трудом. Писать за кухонным столом – роскошь. Я не смог бы делать это в присутствии отца. Вслух он не выражает свое неодобрение моим увлечением поэзией, но определенно точно его не одобряет.
Мама прерывает мое жевание и творческий процесс одной из вариаций нашей стандартной беседы. Я отвечаю ей на автомате, вставляя свои «ага» между порциями хлопьев, как вдруг она меняет сценарий. Вместо привычного «Ты уже не маленький мальчик» она говорит:
– Не будь как твой брат.
Она произносит это на корейском. Для усиления эффекта. И благодаря Богу, или Судьбе, или Чистейшему Невезению Чарли заходит на кухню как раз в этот момент. Я перестаю жевать. Любой, кто посмотрел бы сейчас на нашу семью со стороны, подумал бы, что все в порядке: мать готовит завтрак для двух своих сыновей. Один сын за столом ест хлопья (без молока), потом на кухне появляется второй, и он тоже собирается позавтракать. Но в действительности происходит совсем другое. Маме становится так стыдно, что она заливается краской. Румянец едва заметен, но он есть. Она предлагает Чарли пельмени, несмотря на то что он терпеть не может корейскую кухню и отказывался от нее с тех пор, как начал учиться в средней школе.
Что делает Чарли? Просто притворяется. Притворяется, что не понимает ни слова по-корейски, что не слышал, как мама предложила ему пельменей, что младшего брата не существует. Ему почти удается обмануть меня, но потом я смотрю на его руки – пальцы сжимаются в кулаки – и понимаю, что с ним происходит в действительности. Он все слышал и все понял. Мама могла бы назвать его эпическим отморозком, аниматронным членом с яйцами – любые другие оскорбления задели бы его меньше, чем фраза «не будь как твой брат». Ведь мама всегда упрекала меня по-другому: «Почему ты не можешь стать таким, как твой брат?»