Солнце на полдень - стр. 4
Теперь же в дядьке Михайле и вправду ничего геройского не было! «Обыкновенный жлоб», – сказал бы мой друг Колька Масюков. А все же хотелось бы узнать подробней про ту занятную саблю с колесиком!..
– Коссиор, значит? Самоглавный, значит? – поизумлялся дядька. – Небось и всех протчих знаешь? На остальных патретах?
И снова, будто поверяя секрет, одними глазами показывал на портреты, зашептал я на ухо дядьке: «Скрыпник, Чубарь, Якир, Петровский…» Шептал я, впрочем, не слишком тихо. Чтоб и Леман услышал и оценил мои познания.
Я, однако, чувствовал себя в кабинете не лучшим образом. Недавно мне тут выволочка была. Конечно, Леман не забыл эту историю с ключом от ворот. Надо ж было заявиться дядьке! Теперь – прощай интернат. Леман будет рад сбыть меня с рук. Нужно ему такое сокровище. Стащить ключ от собственных ворот… Это же надо было додуматься…
А дядька Михайло все вертел головой, рассматривая портреты и приговаривая: «И все-то ты знаешь, племяш!.. Хорошо, видать, учат тебя. И у нас учитель хороший. Образованный и партейный. И у него вся школа скрозь в патретах и всемирных картах… Знатно теперь детишек учат!..»
Слова эти явно были рассчитаны на Лемана, но почему-то тот не обращал на них никакого внимания. Он на время занялся бумагами, накладными на пшено и магар, счетами из прачечной и пекарни.
Я жался и уголок, стараясь не встретиться глазами с Леманом. Верно он про меня сказал. Значит – в самом деле нет у меня характера!.. Чужим умом живу, всегда у кого-нибудь на поводу. Подбил ведь меня этот прилипчивый Коляба Масюков, Колька Муха, – взять ключ от ворот. Проклятый ключ! Разве Леман простит мне его? Да и можно ли простить – я сам себе его никогда не прощу…
Подписывая бумаги, Леман, казалось, забыл, зачем пришел к нему гость, Сидит себе, ну и пусть сидит. Обычный, мол, колхозник, с которым можно встретиться и на базаре, и в поезде, с кем так привычно поговорить о его заботах – о кознях начальства и падеже лошадей, о неурожае и хлебосдаче…
– И сколько на трудодень получите в этом году? – вяло спросил Леман, не отрываясь от бумаг, словно из одной вежливости вспомнив о госте. – Или ждали галку – схлопотали палку?
– Поначалу сулили кило на трудодень. Потом триста грамм. Потом счетовод наш натужился, пощелкал на счетиках своих – выплыло полкило. Неплохо бы нашему теляти волка сгрызть. Оказалось – почти под метелочку – и на ваш херсонский элеватор! Понимаем, рабочему в город, тоже хлеб ест. Да и на станки, загранице! – сделал неодобрительный нажим на «загранице» дядька Михайло, следя, чтоб слова его дошли до сидящего перед ним начальника, с карандашиком подписывающего свои бумаги. – Уже, почитай, не колхоз нам, а вроде бы мы колхозу задолжали. Все, что прохарчевали летось в бригаде, вот и весь наш заработок! Много, скажу вам, от председателя зависит! Отстоять должон своих колхозников, цифирка и с ошибочкой бывает, а живой человек – вот он весь тут! Обложение опять же – где хошь доставай, хошь в городе купи, хошь с торбой за спину. Взять, к примеру, меня, старуха хворая, ноги отнялись. Не помощница! Огород бурьяном зарос, даже картохи не накопал, коровка яловая, не отгуляла в стаде, кукурузка на скончанье. Не осилить мне обложенье по хлебу-мясу! Э-эх, старость неживое время. Разор и нестерпежь. Оттягаются от земли люди…