Солдат, который вернулся - стр. 11
– Ты кирзу сними. Катька тут прибирается, а ты будто специально дерьма поднабрал.
– Без базара.
Гусев сбросил в сенях сапоги, в носках, не надевая тапок, прошел в главную комнату, которую родители Романа по-стариковски называли горницей.
Он обнял друга и заявил:
– Кого-кого, Рома, а тебя я всегда рад видеть.
– На селе наших ребят не осталось?
– Почему? Есть кое-кто. Многие, правда, на заработках обретаются. Я вот тоже на десяток дней уезжаю склады охранять. У каждого своя жизнь. Да и корешился я по-настоящему только с тобой и еще с Шарниром.
– Он на селе?
Шарниром товарищи звали своего друга, Шарнина Александра Сергеевича.
– Нет, Саня в Москве, но не работяга какой. По ментовской линии пошел, сейчас уже майор, на Казанском вокзале в отделе служит. То ли начальником, то ли заместителем. Сюда редко приезжает. У Шарнира семья, двое детей, мать забрал, хата пустая на отшибе стоит. Ну а батя у него, сам знаешь, еще в девяностые утоп в пруду по пьянке.
– Знаю. Значит, Шарнир майор?
– Угу! Недавно получил.
– Откуда знаешь, если он не приезжает в село?
– Так я на работу из района на электричке езжу. Прямиком на Казанский вокзал. Там его частенько вижу. Раньше четыре маленькие звездочки носил, а в последний раз смотрю – на погонах одна большая. Начальник. Но не зазнался. Иногда угощает в кафе, когда с вахты домой еду.
– И много получаешь?
– Двадцать штук. Для села много. Это за десять суток.
– Неплохо, – согласился Николаев.
Об отношениях с супругой Роман друга спрашивать не стал. Неудобно. Захочет, сам расскажет.
Вместо этого он поинтересовался:
– У тебя до сих пор один сын или еще кого родили?
Гусев как-то помрачнел.
– Один. Вовка, сорванец и хулиган.
– Сколько ему?
– Пятнадцать. В восьмой класс пошел, а толку? Школа в районе. Там же и друзья. Приезжает поздно. Один раз уже в милицию, то есть в полицию, вызывали. Сперли с корешком-одноклассником из ларька две банки пива да попались. Пока предупреждением отделался, в следующий раз обещали на учет поставить. Хотел я его в школу-интернат перевести, да подумал, только хуже будет. А по натуре пацан ничего, добрый. В меня пошел. А насчет Ленки тебе уже наверняка Петрович рассказал.
– Меня слухи не интересуют, Коля.
– Это не слухи, а правда. Сучка моя Ленка, шалава.
– Все, Коля, не заводись, Петрович идет.
В дом вошел Воронцов, выставил из пакета две литровые бутылки коричневого самогона.
– Точно как коньяк или виски, – сказал Николаев. – Цвет один в один.
– Да ты что, Рома? Намного лучше! Первачок – просто слезинка, градусов под восемьдесят. Но пьется легко, не как спирт, и поутру голова не болит, если, конечно, не пережрать.