Сокрушители большого жука. Былина первая - стр. 65
– Сложили буйны головы в каменной горной кишке, – медленно произнёс Кощей, понизив голос для пущей патетики. – И лишь собственное эхо под сводами подземелья оплакивало храбрецов…
– Ты закончил плести кружева ахинеи? – поинтересовался богатырь. – Тогда я продолжу. Да, многие остались в Медногорье, но целёхонькие, максимум с астмой. Переженились там на местных девках, получили избы, единовременную помощь, доступ к лекарям, которые там хорошие, заморские. А когда прознали, что за каждое дитя, рождённое в горах, Эква сундук изумрудов выплачивает, устремились в Медногорье целыми семьями. Вскоре восток Славгородского княжества выглядел так, будто его мор побил: поля заросли, кузни погасли, хаты обвалились, вокруг никого.
– Не верится мне что-то, – возразила Искра. – Радогой говорил: «Настоящий славгородец любит свою родину».
– И волхв абсолютно прав, – живо согласился Горыня. – Только, видать, по старости запамятовал он добавить, что любовь хороша, когда взаимна. Короче говоря, тот факт, что славгородцев с каждым днём становится всё меньше, а медногорцев всё больше, нашего князя совершенно не устраивал. Наказал он Огоньку с Эквой разобраться, чтоб она больше наших к себе не переманивала. Сей же час наказал выезжать. Приходит Огонёк ко мне. Грустный, как вошь на лысине. Говорит: «Гар, можешь подменить? У меня на этих выходных важная встреча». А Огонёк товарищ очень влюбчивый. Была у него тогда деваха по имени Лыбедь. Не в моём вкусе, если честно, но он в неё втюрился без памяти. И у неё родители к прародителям как раз уехали изображать заботу. Ну, я за крынку яблочной наливки и поехал.
– Погоди-погоди, – перебил Кощей. – Ты согласился биться с самым могучим чудовищем Яви, способным превращаться в исполинского полоза и распадаться на тысячу тысяч ядовитых змей, за… за бутылку?!
– Во-первых, не бутылку, а здоровенный кувшин. Во-вторых, наливка была просто крышесносная! – парировал витязь.
– А, ну это в корне меняет дело. Спасибо, что разъяснил.
– Припёрся я, значит, в Медногорье, занял выгодную высоту, заорал по уставу: «Выходи биться, чудище поганое!» Она выползла, глаза вытаращила, шипит. Я её хвать, смотрю, она из кожи вон лезет. Вылезла из кожи, я её опять хвать, горло сжал малёхо, она хвостом по земле забила – мол, сдаюсь. Я ей соответствующую бересту от князя в ядовиты зубы сунул, она подписала. А я за Огонька расписался. Это был договор о том, что славгородцам въезд в Медногорье по работе и деторождению строго запрещён. Или категорически, я точно не помню. Вот так дело было, поняла, малявка? Малявка?