Сокровище для ректора, или Русалочка в боевой академии - стр. 13
— Вот с виду такая нежная… — тяжело задышала она, — … а на деле весишь как кобылка.
— Ну знаешь ли! — выдохнула обиженно. — Это все хвост!
— А кто ж спорит? Им и убить можно.
Поднапряглась, взвалила меня на кровать. Покрывало тут же стало влажным, да и на полу остался широкий мокрый след. А вот с хвостом тете пришлось повозиться: не вмещался он в кровать. Чуть меньше половины хвоста и плавник остались торчать.
— И так сойдет, — махнула тетя рукой. — Лежи, не вставай. Филя за тобой присмотрит… Слышишь, пернатый? — громче выдала она. А Филе хоть бы что! И головы не повернул. — Ну смотри… Не доглядишь за племянницей или за домом — станешь кормом для акул.
— Да я смотрю, у тебя большие планы на меня! — взъелся филин, подпрыгнув на брусьях и наконец повернувшись к нам. — Куда ж я денусь? Мелкая глупости творить мастак!
— Все мы в свое время глупости творили, — невзначай отметила тетя, накрыв меня по грудь покрывалом. — В сон клонить может. Сейчас заснешь. Это хорошо… Боли, возможно, не почувствуешь. Правда, жабры будут затягиваться, и от этого можешь проснуться. Ежели невмоготу будет, Филя тебе обезболивающее даст.
— Затягиваться?..
Коснулась шеи, где были прорези, глотнула воздуха. От сумасшедшего сердцебиения заболело в груди.
— Да ты не бойся, — как-то натянуто и совсем неубедительно улыбнулась тетя. — Это пустяк по сравнению с тем, какие боли ждут тебя на суше. Телесные, душевные… Русалки кровожадны, никто не спорит. И правильно, что люди так считают. Но они часто путают нас с сиренами, а те кровопийцы еще те… Но с людским душегубством ничто не сравнится. Алчные, злые, не видящие истины, когда она маячит прямо перед носом… И в то же время добрые и радушные. Даже морской черт не разберет, кто есть кто. Натягивать на себя маски, притворяться — их любимое занятие. И тебе такой предстоит стать. Иначе и дня не пройдет — помрешь.
— Ну ты, Вулья, даешь! — пробасил изумленно Филя.
А меня не то что изумление… ужас застал врасплох! Мурашки все тело окропили, и внутри больно сделалось от поспешно принятого решения.
— Прямолинейна, да, — тетя расправила плечи, чем тут же мне отца напомнила: гордая, статная, важная особа. — Зато горькую правду сладкой ложью не прикрываю. Сладость пройдет, а боль останется.
Она вздохнула тяжко, точно знала, о чем говорит. Точно самой удалось попробовать эту сладость, а после испытать ужасающую боль…
Но не знаю я наверняка, было ли это на самом деле. Сердце тетушки — океан, полный тайн. Необъятный, глубокий океан.
— Спи, Мира, — ласково обратилась она и, нагнувшись ко мне, оставила на лбу нежный поцелуй. — На суше я буду рядом, в обиду не дам.