Сокровища Валькирии. Стоящий у Солнца - стр. 59
– Ну, жив, пермяк – солены уши? – громко спросил он. В ответ послышался тихий, неразборчивый голос. Лайка подбежала к Русинову и заластилась – эти собаки, похоже, любили всех встречных-поперечных, лишь бы был человек.
– Потерпи, брат, потерпи, – доносился голос пчеловода. – Через недельку полегчает…
Скоро он свистнул собак и направился к дому. По пути как бы мимоходом сдернул с веревки большое махровое полотенце, что вечером повесил сушить, однако, взойдя на крыльцо, бросил его на перила. Стукнула дверь, и все смолкло. Можно было выходить из укрытия, ничего интересного уже не будет. Смущало лишь это его последнее действие с полотенцем. Зачем снимать с веревки, если оно наверняка не просохло? Вроде бы мелочь, случайность, но что-то в этом было. Русинов осторожно прокрался к крыльцу и пощупал полотенце – мокрое! Хозяйственный пчеловод совершил очень не хозяйственный поступок, и требовалось немедленно это исправить. Русинов аккуратно развесил его на веревку, точно туда, где оно висело, затем отнес прибор в палатку и вернулся в дом. На цыпочках он вошел в избу, почесываясь, стянул куртку.
– Что, рыбачок, заели? – из темноты спросил пчеловод.
– Ну вот, разбудил, – пожалел Русинов. – Заели – не то слово. Дыра у меня там в углу! Комаров налетело!..
– Я тебе говорил! – назидательно сказал Петр Григорьевич. – Давай ложись, романтик…
Русинов лег в постель, блаженно вздохнул, проговорил, засыпая:
– Сейчас бродил вдоль речки… Птицы поют! И правда, век бы жил.
В избе было душновато, хотя от окон сквозь марлю тихо струился насыщенный запахом нектара воздух. Петр Григорьевич спал за перегородкой, и его дыхание умиротворяло, навевало сон. Русинов встряхивал головой, драл глаза и задерживал дыхание, чтобы отогнать дрему. Прошел час, кажется, на улице начинало светлеть, и темные столбы, маски на стенах словно оживали. Причудливая резьба в сумраке отчего-то наполнялась таинственным смыслом, и эти столбы напоминали живых существ: возникало полное ощущение, что они шевелятся, двигаются по избе, меняясь местами. А когда и вовсе пошли хороводом, Русинов понял, что засыпает, и до боли прикусил палец.
Петр Григорьевич торопливо надевал сапоги. Видно было, что растерян, захвачен врасплох и перед этим крепко спал. Он лишь мельком заглянул за перегородку и на цыпочках вышел из избы. Когда отворилась наружная дверь, Русинов вскочил, бросился сначала к окну: за хребтом уже светило солнце, но здесь, на западном склоне, было еще сумеречно. Пчеловод сбежал с крыльца и заспешил к бане. И вдруг остановился возле бельевых веревок, сдернул полотенце, скомкал и швырнул его в траву! Все-таки это был сигнал! Но кому?