Соколиный рубеж - стр. 101
– А вот Луговского ты знаешь? – звенел голос Леньки. – Так начинается песня о ветре, о ветре, обутом в солдатские гетры…
Чекист в своем длинном плаще успел и настичь, и обнять Лапидуса, и даже уже подтащить того к Ахмет-хану в упор. Как во сне, утянулся в молочную дымку последний вагон – и Султан поглядел на Григория зверем, как будто что-то в нем до нужного предела разрывая, с таким глухонемым страданием, что Зворыгин с палящей дикой радостью почуял: не один!
– Звенит эта песня, ногам помогая идти по степи по следам Улагая… – Соловьем заливался для вражьих ушей Лапидус.
А монголы уже за спиной:
– Что ж вы встали?..
Мертвея от стужи внизу живота, Григорий зевнул, потянулся истомно, спуская с плеча вещмешок, и, полуобернувшись к Волковому с деревянною улыбкой, лениво, беззаботно, обыкновенным вроде голосом сказал:
– Володь, не дает мне покоя одно. А видел ты его в лицо, живого, как меня? Ну Борха-то вашего, Борха!
Чекист в то же дление дернул рукой, единым, коротким, томительно долгим движением вытягивая пистолет из кармана, и в это мгновение Султан ударил его своим молотом по голове, свалив будто намертво и заорав короткое самое: «Бей их!»
Не ладом телесным, а знанием, что их повели убивать, они обогнали троих скорохватов. Зворыгин увидел блеснувшее синее лезвие взгляда одномгновенно со змеиным выбросом руки, дугой ножевого удара – и, дернувшись, руку поймал, склещил пятерню на запястье и выкрутил от своего живота, почуяв по хрусту: ломает… и тут Волковой как кивнул, вбивая Зворыгину в голову гвоздь, и, может быть, мертвый уже, теряя опоры, валясь на лопатки, Григорий его потащил за собой, вошел под чугунным нажимом в зыбучую землю, теряя сознание связи с разбитым, придавленным телом, теряя дыхание, горло, кадык… но вдруг что-то лопнуло, вскрылось в давившем его чугуне…
Вернувшись в какое-то чувство, зашарил в кровавом наплыве по мертво-обмяклому мясу, нащупал какой-то горбатый осколок в горячих кисельных нашлепках… нажав всей оставшейся мочью, спихнул эту тушу с себя, уселся рывком, озираясь, не видя сквозь наволочь в зенках почти ничего. Слегка прояснело – и он увидел отваленный труп Волкового с расколотой вдрызг, половинной, кроваво-сургучной башкой. Левее сидел Лапидус и, пересиливая тошноту, прицеливался из нагана в сцепившихся, катавшихся двоих: руками, ногами свились, как белье, Султан и огромный Алим, крутили друг друга жгутом и лущили хрустевшие кости из мяса… Чекист где, чекист?! И тотчас же кто-то – в ответ! – с наскока ударил подслепого Леньку ногой… Рванулся Зворыгин туда – и то, что увидел, не смог уместить: шесть человек красноармейцев бежали зигзагами к ним, с наганами в обеих вскинутых руках. Едва он толкнулся с колен, как тотчас же кто-то не свой не чужой ударил его железякой в макушку, и он ничего уже больше не видел…