Соколиный остров - стр. 21
Она потом ушла. Ее мать долго во дворе звала. А я лежал, смотрел на звезды и кого-то жалел. То ли себя, оттого, что никогда еще не было со мной вот так и, наверное, больше не будет.
А может быть, девчонку: здесь в глуши, в деревне, кроме придурковатого завклуба, двух-трех парней-матерщинников и запечных сосунков не видывала она никого. Принцы где-то там на «Жигулях» катаются, а ей быть принцессой в коровнике, а потом пьяному мужу-трактористу портянки снимать да детей плодить. И так до скончания века.
Утром я уезжал. Встретились мы с девчонкой случайно, а может быть, и нет… Я уже уходил, рассчитался с хозяевами, а она попалась мне у калитки. «Ну, до свидания, красавица, – говорю вроде бы шутя. – Так мы с тобой и не познакомились». Она стоит и ждет чего-то. У меня, по испорченности что ли, мыслишка гадостная зашевелилась: «А-а, все вы одинаковы, оказывается. И тебе расчет требуется за удовольствие!». Вынимаю из кармана смятые червонцы, сую ей деньги да линя здоровенного впридачу достал из корзины. Она взяла, посмотрела прямо в глаза, да ка-а-к влепит скользким рыбьим бочищем мне по щеке, так что в голове зазвенело, и пошла в дом, бросив деньги и рыбу в пыль.
Так до сих пор и звенит у меня в ушах от той пощечины, вспоминается, – закончил рассказчик.
– Слушай… – его приятель, словно осененный какой-то мыслью, хохотнул. – Да у тебя ведь жена деревенская!
– Деревенская-деревенская… Спать надо! – перебил его товарищ. И деланно усердно засопел в поднятый цигейковый воротник.
Я подбросил в костер несколько сосновых отколышей и тоже улегся, думая над услышанным. Но сон навалился мягко и незаметно.
Встаем с Генкой рано. Отец и пришлые рыбачки еще спят. Не будим их и, ежась от студеного утренника, идем к озеру.
В тихой воде застыли, словно впаянные, хрупкие камыши с неподвижными листочками-стрелками. Они резко очерчены на зеркале озера, в котором уже лежит свет разгорающейся зари. Так же резко и контурно обрисованы ольховые ветви, склонившиеся к воде, мохнатые лапы сосен. Лес еще темен и угрюм, словно невыспавшийся человек. Лишь одинокая сосна, подмытая прибойной волной и покосившаяся в сторону озера, находится на изломе дня и ночи. Одна половина ее светится теплой охрой, другая еще в тени сумрачного сосняка.
С сырых инистых клюквенников крадется низинами туман. Он лениво выползает на озеро, стелется, вьется клубами и вдруг вспыхивает танцующими розовыми протуберанцами-всполохами. Одновременно на старой ольхе, потерявшей свою вершину, загорается радужно крепкая паутина крестовика. На ней дрожат капли росы.