Содом и Гоморра - стр. 66
«Все не совсем так, вы совершенно заблуждаетесь, – отозвался Робер. – Это неудачная кампания, и я жалею, что в нее ввязался. Мне там нечего было делать. Начнись все сначала, я бы держался в стороне. Я солдат, и армия для меня важнее всего. Если ты остаешься с господином Сванном, я тебя найду позже, сейчас подойду к тете». Но я видел, как он остановился поболтать с мадмуазель д’Амбрессак, и огорчился при мысли, что он солгал мне об их предполагаемой помолвке. Утешился я, когда узнал, что их полчаса тому назад познакомила г-жа де Марсант, желавшая этого брака, поскольку д’Амбрессаки были очень богаты.
«Наконец-то я вижу перед собой образованного, начитанного юношу, который знает Бальзака, – сказал г-н де Шарлюс г-же де Сюржи. – Я рад тем более, что встретился с ним там, где такие встречи случаются все реже, в доме у человека моего круга, близкого мне по духу», – добавил он, подчеркнув голосом последние слова. Сколько бы Германты ни притворялись, что для них все люди равны, однако по торжественным случаям, оказавшись среди людей «с родословной», особенно родословной не особенно роскошной, они, если хотели и могли польстить этим людям, без тени сомнения извлекали на свет древние семейные воспоминания. «Когда-то, – продолжал барон, – быть аристократом означало принадлежать к лучшим, к обладателям самого острого ума, самого великодушного сердца. И вот первый раз передо мной человек, знающий, кто такой Виктюрньен д’Эгриньон. Хотя нет, я не прав. Есть еще Полиньяк, есть Монтескью[98], – добавил г-н де Шарлюс, знавший, что упоминанию этих двоих рядом с ее сыном маркиза будет рада до беспамятства. – Впрочем, вашим сыновьям было в кого пойти: их дед с материнской стороны обладал знаменитой коллекцией восемнадцатого века. Если вам будет угодно как-нибудь приехать ко мне пообедать, – обратился он к юному Виктюрньену, – я покажу вам мою коллекцию. Вы увидите любопытное издание „Музея древностей“ с исправлениями, внесенными рукой Бальзака. Я буду счастлив собрать вместе двух Виктюрньенов».
Я не мог решиться покинуть Сванна. Он дошел уже до той степени усталости, когда тело больного превращается в реторту, где происходят химические реакции. Его лицо было обсыпано точечками цвета берлинской лазури, которые, казалось, не имели ничего общего с миром живых существ и источали запах, похожий на тот, от которого в лицее после «опытов» бывает так неприятно задержаться в классе «естествознания». Я спросил его, не было ли у них долгой беседы с принцем Германтским и не хочет ли он рассказать мне, о чем шла речь. «Хочу, – отвечал он, – но подойдите сперва к господину де Шарлюсу и госпоже де Сюржи, я подожду здесь».