Socol`ы отца народов - стр. 9
–О каких проблемах вы говорите, Сергей Абдурахманович?
–Вы, например, ничего не знаете о том, что накануне в Сирии у нас сложилась сложнейшая боевая ситуация, которая требует нашей незамедлительной и очень жесткой реакции? Нет? Что ж, я расскажу – быть может, это отвлечет вас от любимого занятия, обсасывания глупостей…
Прежде, чем начать рассказ, министр задумался. Он восстанавливал в своей памяти хронологию событий минувшего дня – с чего все началось?
А началось все с того, что детский день рождения подходил к концу.
Семья российского посла в Сирии Артема Дмитриевича Кириченко пережила этот его переезд с таким великим трудом, что молодой и перспективный еще дипломат стал всерьез подумывать или о разводе, или о прекращении дипломатической карьеры. Помимо тяжелого жаркого климата этой восточной страны, напряженная внутриполитическая обстановка, что царила в ней последние три года, никак не способствовала хорошему расположению духа тех, кто был сюда откомандирован после сытой и вполне себе спокойной Швеции. Хотя отечественным СМИ удалось на какое-то время запудрить Кириченко голову словами о фактически прекратившихся боевых действиях (что в немалой степени и способствовало его согласию поехать в ближневосточный регион в качестве Чрезвычайного и Полномочного), первые же минуты нахождения в Дамаске развеяли эту иллюзию. Помимо бесчисленных военных кордонов, что эскорту его семьи пришлось преодолеть на пути к резиденции, услышанные в первый вечер канонады выстрелов и взрывов сразу насторожили посла и его домашних, утром в ультимативной форме потребовавших от него возвращения в Москву.
Понимая, что столь скоропалительных решений послу принимать не следует, он связался с центром и описал сложившуюся непростую ситуацию. Ответом ему были заверения в поднятии оклада и дополнительных льготах, панегирики его выдающемуся дипломатическому мастерству, особенно необходимому в очаге напряженности, убеждения и просьбы высшего руководства страны. Кириченко был непреклонен – и тогда, по старой русской традиции, последовали угрозы, основанные на, как оказалось, давно всем известных фактах его неблаговидного поведения в Стокгольме, которые посол, в весьма общих чертах знакомый с работой ФСБ, считал тайной за семью печатями. Делать было нечего – на три года пришлось остаться.
Говорить с Москвой было трудно – с домашними еще труднее. Дочь-подросток никак не желала оставаться здесь по причине огромного количества «цветного» населения, которое, как ей казалось, не в полной мере отвечает ее требованиям к друзьям, без которых жизнь ее немыслима. Жена опасалась за безопасность семьи, а младший сын все время болел. Свалившийся как снег на голову его день рождения должен был немного сгладить острые углы – веселый праздник, устроенный с участием руководства республики, дорогих аниматоров из Турции и даже одной мега-популярной певицы, как пир во время чумы, призван был немного поднять упавшее настроение посла и его домашних. Размах на широкую ногу не был свойственен обычному детскому празднику, коих посол перевидал на своем веку ого-го, но тут был особый случай. И, кажется, все удалось – во всяком случае, все улыбались, а супруга Артема Дмитриевича была необычайно ласкова к нему в продолжение всего дня. Он начал думать, что все, наконец, налаживается, что, быть может, свыкнется наконец его семья с малоприятной и нелегкой долей… Когда жена в очередной раз, после пятого или шестого бокала шампанского, подошла к нему и демонстративно обняла, он заговорил: