Социологический ежегодник 2015-2016 - стр. 31

Из обзора различных подходов к определению социальной сплоченности [Friedkin, 2004; McCracken, 1998; Jenson, 1998; Woolley, 1998] можно сделать вывод, что этот концепт предполагает достижение двух важнейших социальных целей: 1) преодоление угнетения, неравенства, отвержения, изоляции; 2) укрепление социальных связей и взаимодействий.

Эти два измерения следует рассматривать как относительно независимые друг от друга: сильные связи с какой-либо общностью могут сочетаться с тенденциями к дискриминации и отвержению других [Narayan, 1999]. Исследования сильной сплоченности внутри маргинальных групп ставят вопрос: «Не является ли групповая сплоченность преградой для социальной сплоченности?» В случаях, на анализ которых направлена наша статья, этот вопрос может звучать так: «Не является ли высокая интенсивность связей индивидов внутри этнокультурной общности причиной плохой адаптации общности в целом в условиях меняющегося мира?» Проанализировав данные, полученные в ходе многолетних исследований [Козлов, Козлова, 2008; Козлова, 2007; Kozlov, Vershubsky, Kozlova, 2003, 2007], мы, к сожалению, вынуждены положительно ответить на поставленный вопрос. Действительно, дефицит доверия приводит к развитию в обществах коренных народов российского Севера неблагоприятных для социально-экономического развития тенденций – к росту «фамилизма» в сочетании с нетерпимым отношением к инокультурному окружению [Татарко, Козлова, Лебедева, 2007]. И даже при условии изменения государственной политики в отношении коренных народов потребуются годы для «наращивания» в этих обществах доверия, как межличностного, так и институционального, которое может стать основой для формирования и развития конструктивных форм социальной сплоченности.

Возвращаясь к центральному вопросу исследования – об адаптивном потенциале разных форм социальной сплоченности, – кратко воспроизведем логику наших рассуждений и сформулируем вывод. Сплоченность в традиционных обществах охотников и оленеводов реализовывалась преимущественно в формах эгалитарных, обеспечивая таким образом на уровне группы справедливость в распределении ограниченных ресурсов, на уровне индивида – достаточную степень социальной поддержки. Модернизационные изменения привнесли в социальную структуру обществ коренных северян вертикальный принцип организации, что, с одной стороны, стало значимым стрессогенным фактором (безусловно, не единственным, но непосредственно связанным с трансформациями типа производства, структуры семьи и поселений и пр.), с другой – лишило семьи и общины (сообщества микро- и мезоуровня) возможности реализовывать функции социальной поддержки и защиты индивида. Реакцией стал поиск новых механизмов совладания (копинг-механизмов). Теоретически ресурсом для этих поисков могут стать три фактора: индивидуальные личностные качества, оказавшиеся наиболее адаптивными во «время перемен» и в изменившихся условиях (внутренний локус контроля, готовность к риску и пр. [Фаис, 2003]), микросоциальные (внутрисемейные и внутриобщинные) и макросоциальные связи. Как было продемонстрировано в ряде наших публикаций, индивидуальные адаптивные стратегии могут быть достаточно успешны, но реализуются нечасто [Козлова, 2010]; внутрисемейные и внутриобщинные отношения – как мы старались показать в настоящей статье – приняли на себя «основной удар» модернизационного перехода, оказавшийся во многих аспектах фатальным. Остаются макросоциальные связи, которые в общинах коренных северян актуализируются через укрепление этнической идентичности и возвращение к «корням». Этнокультурный