Социологический ежегодник 2010 - стр. 84
С течением времени, однако, перспектива «пролетарской революции» все более отдалялась. Отчасти это было связано с тем, что государство начало накладывать ограничения на возможности эксплуатации наемного труда со стороны собственников средств производства и вводить регулирование условий труда; немалую роль в этих процессах сыграла и борьба трудящихся в защиту собственных интересов. В результате предсказывавшаяся марксистами «пролетарская пауперизация» так и не материализовалась. Оказалось, что права и интересы трудящихся можно вполне эффективно защищать и в рамках капиталистического общества.
На рубеже XIX–XX вв. социалисты стремились отреагировать на эти изменения различными теоретическими ходами, разрабатывая, в частности, концепты «рабочей аристократии», готовой поступиться интересами своего класса, или общей неспособности рабочих самостоятельно сформулировать последовательную программу классовой борьбы, отметающую все компромиссы в духе «тред-юнионистского сознания» и ориентированную на достижение конечной цели – социальной революции. В этих условиях произошла консолидация радикального крыла социалистического движения, узурпировавшего и монополизировавшего термин «коммунизм». Появление на исторической сцене коммунизма стало своеобразной реакцией на разочарование в «законах истории», и фрустрацию, вызванную отсутствием прогресса в деле превращения пролетариата в революционную силу. Усиливающиеся опасения, что время играет «не на стороне социализма», порождали соблазн «ускорить» ход истории, дать ей мощный толчок в революционном направлении. Но сделать это предстояло уже не аморфным «массам трудящихся», а организации «профессиональных революционеров». После своего прихода к власти «профессиональные революционеры» должны использовать всю мощь государственного механизма для социальных преобразований в направлении искомого идеала общественного устройства. Более того, использование государственного насилия позволит обеспечить «прорыв в будущее» даже странам с преобладанием крестьянского населения, в основном находящимся на стадии предмодерна и, подобно царской России, представляющим собой окраину «развитого мира».
Для Ленина и его соратников не существовало вопроса о социальной цене «прорыва в будущее». Однако практика коммунистической власти, обещающей привести общество к состоянию упорядоченной гармонии и процветания, свободного от конфликтов, на деле означала непрерывную, не дающую никаких надежд на скорое окончание борьбу с внутренними и внешними врагами. Коммунистический эксперимент стал экстремальным, но, вероятно, решающим и окончательным испытанием амбиций модерна достичь полного контроля над человеческой судьбой и условиями жизни. И если рождение коммунистической версии модерна было неотъемлемой частью восхождения «твердого» модерна, то падение коммунизма неизбежно отразило его закат. Последний вздох коммунистического эксперимента означал вступление модерна в его «текучую» стадию.