Собрание сочинений. Встречи: Интерлюдия. Лебединая песня - стр. 30
– Масла?
– Спасибо большущее. Удивительно вкусная картошка.
– Как приятно слышать.
– Кто устроил эту столовую?
– Главным образом мистер и миссис Майкл Монт; он член парламента.
Джон уронил картофелину.
– Миссис Монт? Не может быть! Она моя троюродная сестра. Она здесь?
– Была здесь. Кажется, только что ушла.
Дальнозоркие глаза Джона обежали большую темноватую комнату. Флер! Невероятно!
– Пудинга с патокой?
– Нет, спасибо. Я сыт.
– Завтра в пять сорок пять будет кофе, чай или какао и яичница с ветчиной.
– Великолепно! По-моему, это замечательно.
– Да, пожалуй, в такое-то время.
– Большое спасибо. До свидания.
Джон отыскал свое пальто. В машине его ждали Вэл и Холли.
– Алло, юноша! Ну и вид у тебя!
– А вам какая работа досталась, Вэл?
– Грузовик – завтра начинаю.
– Чудно.
– Скачкам пока что крышка.
– Но не Англии.
– Англии? Ну нет! С чего это ты?
– Так говорят за границей.
– За границей! – проворчал Вэл. – Они скажут!
И воцарилось молчание на третьей скорости.
С порога своей комнаты Джон сказал сестре:
– Я слышал, столовую устроила Флер. Неужели она так постарела?
– У Флер очень умная головка, милый. Она тебя видела. Смотри, Джон, не заболей корью во второй раз!
Джон засмеялся.
– Тетя Уинифрид ждет Энн в пятницу, просила передать тебе.
– Чудесно. Очень мило с ее стороны.
– Ну, спокойной ночи, отдыхай. В ванной еще есть горячая вода.
Джон с упоением растянулся в ванне. Пробыв шестьдесят часов вдали от молодой жены, он уже с нетерпением ждал ее приезда. Так столовую устроила Флер! Светская молодая женщина с умной и уж наверное стриженой головкой – ему было очень любопытно увидеться с ней, но ничего больше. Корь во второй раз? Как бы не так! Он слишком много выстрадал и в первый. Кроме того, он очень уж поглощен радостью возвращения – результат долгой, заглушенной тоски по родине. Мать его тосковала по Европе; но он не почувствовал облегчения в Италии и во Франции. Ему нужна была Англия. Что-то в говоре и походке людей, в запахе и внешнем виде всего окружающего; что-то добродушное, медлительное, насмешливое в самом воздухе после напряжения Америки, кричащей яркости Италии, прозрачности Парижа. Впервые за пять лет он не чувствовал, что нервы его обнажены. Даже то в его отечестве, что оскорбляло в нем эстета, действовало умиротворяюще. Пригороды Лондона, великое множество ужасающих домишек из кирпича и шифера, в постройке которых, как рассказывал ему отец, принимал участие его прадед, Гордый Доссет Форсайт; сотни новых домиков, правда получше тех, но все же весьма далеких от совершенства; полное отсутствие симметрии и плана, уродливые здания вокзалов; вульгарные голоса, недостаток яркости, вкуса и достоинства в одежде людей – все, казалось, успокаивало, было порукой, что Англия всегда останется Англией.