Собрание сочинений в 15 томах. Том первый - стр. 27
Ретивым колхозостроителям мало было уничтожить Род Великих Тружеников. Наказали и их Землю.
Людей с неё ни за что согнали-сослали в далёкие да глухие края, – загнали за Можай! – но сам участок – бросили.
И лежит Родительская Земля распятым трупом уже более восьми десятков лет, и жируют-бесятся на ней лишь сорные травы.
Вот этого-то, наверно, мама и не хотела, чтоб я увидел.
Потому и не пускала в Новую Криушу.
Вечный советский страх быть снова ни за что наказанной заставлял её таиться, молчать.
Всю жизнь скрывала от своих трёх сыновей, что мы "кулаки". Ни единого слова не проронила об этом. Хотела, чтоб хоть нам жилось спокойней. И кто осудит её за такое молчание? Умерла она в 1995 году виноватой, ещё до реабилитации.
Воистину, "колесо истории не приспособлено к нашим дорогам".
Моя жизненная позиция:
Ты не люби Россию оптом. Ты люби сына своего, люби дочь свою, люби жену свою, люби родителей своих и делай всё, чтобы жилось им счастливо. В этом и будет высшее проявление твоей любви к России.
Анатолий Санжаровский,
член Союза писателей Москвы
Москва
В Батум, к отцу
Роман
Погибшие за нас не уходят от нас.
Ан. Санжаровский
Отец славен сыновьями.
Русская пословица
1
Кто как хочет, а я по-своему.
Стреми свой ум к добру.
Русские пословицы
А мне и самому в полное удивление теперь, ну как это мы вот так, с ничего, совсем с ничего, совсем вдруг попали тогда в Батум, хотя прямо и не скажи того, – не так-то вовсе вдруг, это только на первые глаза так оно кажется…
На твоих глазах – а надо сказать, прескверная у меня мода говорить с самим собой, как с кем другим, – на твоих ведь видах я всё клянчил ма отпустить меня в мореходку. Да ты ж знаешь! "А кто кукурузу станет сеять? А кто будет пособлять деньжонки Митьке на техникум зарабатывать? Ты ж старший в доме мужчина, первейшина, хозяин!" Оно видишь под что клинья бьются? Понимаешь, к чему всё ладится? Кому раз, кому два, а кому и нет ничего. Всё я куда-то, всё я кому-то, а когда же мне? Лета молодые уйдут, потом мне не надо. Потом поздно уже, как в старость въедешь.
Всякое ученье призваньем хорошо – у меня его нету.
В дневнике в моём всё великомученицы тройки, редко когда-никогда шалой какой волной прибьёт к берегу к моему четвёрку, так этой птахе, и то сказать, так одиноко и вчуже всё тут, что другим разом она и во весь месяц не случится снова.
Зато физик через неделю да во всякую неделю с немецкой аккуратностью подпускал мне лебедей. Бывало, нарисует невспех в пол-листа своего лебедя, полюбуется с ухмылочкой, протянет назад дневник:
– Два!
Под венец четверти весь урок тебя до смерти гоняет, а наскребёт-таки на изумленье мне со всех моих закоулков под шапкой copy на троечку, да не отдаст с миром, а непременно попрекнёт, мол, не за знания – за усердие жалую. А обиды что! Я ж ночами, как есть полными ночами, от света до света, долбил ту физику, только проку ни на ноготь срезанный. Таких в классе и на завод нету, если меня мимо счёта пустить, один я такой пустоколосый.