Собрание сочинений. Последнее лето Форсайта: Интерлюдия. В петле - стр. 2

, которого он недавно слышал в театре «Ковент-Гарден». Прекрасная опера, не Мейербер[3], конечно, даже не Моцарт, но в своем роде, может быть, еще лучше; в ней есть что-то классическое, от Золотого века, чистое и сочное, а пение Раволи «прямо как в прежнее время» – высшая похвала, на какую он был способен. Тоска Орфея по ускользающей от него красоте, по любимой, поглощенной адом, – так и в жизни прекрасное и любимое ускользает от нас, – та тоска, что дрожала и пела в золотой музыке, таилась сегодня в застывшей красоте земли. И носком башмака на пробковой подошве он нечаянно пошевелил пса Балтазара, отчего тот проснулся и стал искать блох, ибо, хотя считалось, что у него их нет, его никак нельзя было убедить в этом. Кончив, он потерся местом, которое только что чесал, о ногу хозяина и снова затих, положив морду на беспокойный башмак. И в уме старого Джолиона вдруг возникло воспоминание: лицо, которое он видел тогда в опере, три недели назад, – Ирэн, жена его милого племянничка Сомса, этого «собственника»! Хотя он и не видел ее со дня приема в своем старом доме на Стэнхоп-Гейт, когда праздновалась злополучная помолвка его внучки Джун с молодым Босини, он ее вспомнил сейчас же, так как всегда любовался ею: очень хорошенькое создание. После смерти Босини, любовницей которого она стала, вызвав этим столько нареканий, он слышал, что она сейчас же ушла от Сомса. Одному Богу известно, что она с тех пор делала. Вид ее лица в профиль, в ряду впереди него, был единственным за эти три года напоминанием о том, что она вообще жива. О ней никогда не говорили. Однажды, впрочем, Джо сказал ему одну вещь, которая тогда страшно его расстроила. Джо узнал это, кажется, от Джорджа Форсайта, который видел Босини в тумане в день, когда он попал под омнибус, – то, чем объяснялось отчаяние молодого человека, поступок Сомса по отношению к своей жене – гадкий поступок. Сам Джо видел ее в тот вечер, когда узнали о несчастье, видел на одно мгновение, и его слова засели в памяти у старого Джолиона. «Загнанная, потерянная», – назвал он ее. А на следующее утро туда пошла Джун – взяла себя в руки и пошла туда – и горничная со слезами рассказала ей, как ночью ее хозяйка ушла из дому и пропала. Трагическая, в общем, история! Верно одно: Сомсу так и не удалось снова завладеть ею. И он живет в Брайтоне и ездит в Лондон и обратно – так ему и надо, этому «собственнику»! Ибо если уж старый Джолион не любил кого (как не любил племянника), он своего отношения никогда не менял. Он до сих пор помнил, с каким чувством облегчения услышал тогда весть об исчезновении Ирэн – тяжело было думать о ней, томящейся в этом доме, куда она вернулась, когда Джо ее видел, – вернулась, наверное, на минуту, как раненый зверь в свою нору, прочитав на улице в газете «Трагическая смерть архитектора». Ее лицо поразило его тогда в театре – красивее, чем ему помнилось, но точно маска, под которой что-то живет. Еще молодая женщина – лет двадцать восемь, наверно. Ну что ж, по всей вероятности, у нее теперь есть другой любовник. Но при этой слишком вольной мысли – ведь замужним женщинам не полагается любить, и одного-то раза было более чем достаточно – его нога приподнялась, а с ней и голова пса Балтазара. Догадливый пес встал и взглянул в лицо старому Джолиону. Он словно спрашивал: «Гулять?» – и старый Джолион ответил: