Собор. Роман о петербургском зодчем - стр. 7
Он обернулся. Возле скамьи стояла Лизетта Боннер.
– Ты почему не спишь? – спросил ее Огюст.
– Я никогда рано не засыпаю…
Ее голос показался Огюсту старше самой девочки. Она выглядела почти ребенком, маленькая, с овальным нежным личиком, с большими черными глазами, то ли овальными, то ли миндалевидными, с пухлыми губами и абрикосовым румянцем на щеках. А голос был как будто сорван, на высоких нотах немного звенел, на низких садился почти до шепота.
Она сбоку пристально смотрела на сержанта, и тому сделалось вдруг неловко от ее взгляда.
– Садись, – проговорил он, указывая на скамью, и не удивился, когда она со смелостью, видимо ей свойственной, сразу же села с ним рядом, правда, почти на кончик скамьи.
– Чего ты хочешь? – проговорил Огюст, пытаясь скрыть смущение.
– Мсье, – серьезно сказала девочка, – я вас не поблагодарила… Спасибо, мсье!
– Да полно тебе! – усмехнулся сержант. – Забудь об этом и не принимай этого всерьез. Прости наших солдат. Завтра у нас бой. Их могут убить. А убивают тебя, сама понимаешь, не каждый день. Меня тоже могут убить…
Она содрогнулась. В ее глазах появился ужас. Но она тут же мотнула головой:
– Вас не убьют!
– Почему ты думаешь?
– Я стану за вас молиться. Я буду молиться целый день, пока вы не вернетесь… Бог всегда слушает молитвы детей. Вас не убьют!
Рикар улыбнулся. Ее слова пробудили в нем теплую утешительную надежду.
– Спасибо тебе, девочка. Ты очень добра.
Ночь была теплой и не душной. Ему запомнился легчайший ветерок, иногда скользивший, будто в задумчивости, по его лицу, ласкавший его кудри. (Свой кивер он положил на скамью.) В синей-синей мгле, среди крупных, как вишни, звезд, пели свой возвышенный и простой гимн ночи цикады.
Девочка осторожно тронула кончиками пальцев руку сержанта и неожиданно представилась:
– Меня зовут Элиза. Элиза Виргиния Вероника Боннер. А вас?
Он рассмеялся:
– О, мадемуазель! Сто тысяч извинений – надо же было дождаться, пока дама назовет себя первой. Анри Луи Огюст Леже Рикар, честь имею!
На лице Элизы появилась застенчивая улыбка, и Огюст подумал, что, пожалуй, девочка очень мила, хотя ее никак нельзя назвать красивой.
– Анри, да? – переспросила она.
– Нет, – он покачал головой, – Огюст. Видишь ли, зовут-то обычно первым именем, данным при крещении, но у меня по-другому. Старший из Рикаров, брат моего отца, погиб во время египетского похода, и меня стали называть в его честь Огюстом. И вот только матушка так и звала меня всегда Анри. Но она тоже умерла…
– Да упокоит Господь Бог ее душу и душу вашего отца! – Элиза перекрестилась. – А теперь я буду называть вас Анри… Вам это имя очень идет. Можно мне?