Собирайся, мы уезжаем - стр. 11
В конце концов, устав от скандалов, Марина призналась, что боится облысеть, если будет мыться. Мать не стала орать, а пошла к холодильнику. Достала яйца, разбила в миску сразу три штуки и дала Марине: «Мой голову яйцами». Марина испугалась – мать точно сошла с ума. За этими яйцами они отстояли сорок минут на тридцатипятиградусном морозе. Взяли сразу три десятка. Несли в стоящих колом варежках. Этих яиц должно было хватить на месяц – до следующего привоза.
Мама спасла Марине волосы.
Марина продолжала ходить в музыкальную школу. Правда, занятия были уже не в радость. У нее все время болели кисти рук – однажды забыла дома варежки и двадцать минут шла по морозу в школу, засунув руки в рукава, как в муфту. Играла плохо, и на нее жаловались учителя – девочка мало занимается, ленится. Мать открывала крышку взятого напрокат пианино и вешала на струны махровое полотенце, чтобы не разбудить соседей по дому с фанерными перекрытиями. Марина ночами сидела на подложенном на стул толковом словаре, чтобы было повыше, и беззвучно стучала по клавишам. Кисти сводило и крутило.
В один из вечеров Марина зашла в ванную, вынула из отцовской бритвы лезвие и полоснула по пальцу. Хлынула кровь, боли не было. Она упала в обморок в узкий простенок. Очнулась от холода, тянущего по полу. Ванная была заляпана кровью. Марина перебинтовала палец и одной рукой стала отмывать ванную. Бинт на руке набухал красным, Марина снимала, наматывала очередной рулон. Матери сказала, что случайно порезалась. Два месяца она не ходила в музыкальную школу и не снимала перчатки. Боль отпустила руки. На пальце остался шрам.
Отца Марина совсем не знала и практически не видела. Но она его любила. Потому что он умел рисовать – стенгазету, пейзаж для показательного урока, плакат для демонстрации – писал красивыми, ровными буквами.
Прошло два года. Два пустых, холодных года. У Марины не было подруг, друзей, увлечений. Она сидела дома и читала. В школу можно было не ходить – «актированные дни», когда температура опускалась ниже допустимой для выхода на улицу отметки, длились неделями. Музыкалка по-прежнему не приносила радости – руки иногда ныли, хотя это были скорее фантомные боли. К тому же там вечно прорывало батареи.
В один из обычных дней с работы приехала мать. Счистила снег с валенок, отколупнула ледышки с варежек. «Собирайся, мы уезжаем», – сказала она Марине. «Куда?» – спросила Марина, потому что в силу возраста – четырнадцать лет – стала задавать «неудобные» вопросы. «В Москву», – ответила мать. «А папа?» – спросила Марина. «Какой он тебе, на хрен, папа?» – тихо сказала мать, даже как-то удивленно.