Собиратели ракушек - стр. 84
Но это еще не все: под самой крышей во всю длину дома тянется темный, пыльный чердак, а в нем хранится все, что Пенелопа не смогла заставить себя выбросить, когда перебиралась с Оукли-стрит, но для чего больше нигде не было места. Уже лет пять она давала себе обещание, что уж этой зимой обязательно все там разберет, но, поднявшись по шаткой лесенке и оглядевшись, из года в год, угнетенная грандиозностью задачи, малодушно откладывала ее решение на потом.
Сад, когда Пенелопа сюда переехала, был весь заросший, но это как раз и было интересно. Работа в саду была ее страстью, каждую свободную минуту она проводила на земле: выпалывала траву, вскапывала грядки и клумбы, возила навоз в тачке, вырубала засохшие кусты, сажала рассаду, отводила черенки, высеивала семена. И теперь, по прошествии пяти лет, могла стоять и с законной гордостью смотреть на плоды своих трудов. Что теперь и делала, забыв об Оливии, забыв о времени.
С ней это в последние годы часто случалось. Время перестало много значить для Пенелопы. Одно из преимуществ старости – не надо постоянно куда-то торопиться. Всю жизнь Пенелопа о ком-нибудь заботилась, а вот теперь ей не о ком думать, кроме как о самой себе. И есть время на то, чтобы постоять, посмотреть. Вспомнить. И видится все шире, как с вершины после долгого, трудного восхождения, ведь раз уж ты здесь, глупо не постоять и не полюбоваться сверху.
Конечно, у старости есть и свои недостатки: одиночество, болезни. Об этом много говорят. Но в шестьдесят четыре года – возраст не такой уж древний – Пенелопа своим одиночеством просто наслаждалась. Раньше она никогда не жила одна, и сначала ей было непривычно, но постепенно она научилась ценить возможность быть предоставленной самой себе, позволять себе разные предосудительные вольности – вставать, когда хочется, чесать, где чешется, засиживаться до двух часов ночи, чтобы послушать хороший концерт. Или вот еще – еда. Пенелопа всю жизнь готовила на семью и кормила друзей. Она была отличная кухарка, но с течением времени обнаружила в себе тайную неприличную склонность закусывать на ходу и чем попало. Например, неподогретой фасолью, чайной ложечкой прямо из банки. Или покупной сметанной заправкой для салата, намазанной на свежий зеленый лист. Или простым соленым огурцом, какие она, когда жила на Оукли-стрит, постеснялась бы выставить на стол.
Да и в болезни тоже нашлась своя положительная сторона. После той небольшой заминки, которую глупые врачи назвали инфарктом, Пенелопа впервые осознала неотвратимость своей смерти. Это ее не испугало, потому что она смерти никогда не боялась, но обострило все чувства и напомнило о том, что церковь зовет грехом упущения. Пенелопа не была религиозна и о грехах своих, которых с церковной точки зрения у нее, конечно, была уйма, обычно не размышляла, но теперь стала перебирать в уме все, что не удосужилась в жизни сделать. И тут, наряду с совершенно невыполнимыми фантазиями – вроде подъема на горные пики Бутана или перехода через Сирийскую пустыню, чтобы увидеть развалины Пальмиры, от чего теперь приходилось окончательно отказаться, у нее появилось неотступное желание, даже какая-то внутренняя потребность съездить в Порткеррис.