Собирание игры. Книга вторая. Жизнь на предъявителя - стр. 8

. Одна улыбка… Без самого Кота.

– Конечно… конечно – растерянно повторил Савва, чувствуя, что это улыбается Его Удача. Что он уже напал на след!

– Мы и наше время подружимся! Мы не любим Праздности и любим Искать… Хм… Процитирую Алису:

– Что ты хочешь?

– Я хочу убить время.

– Время очень не любит, когда его убивают!

– Да… Замечательно… Интересно… Конечно, но…

– Опять «но»!… Не спешите. «Всё на свете должно происходить медленно»… И сегодня более без вопросов… Мне… Только себе! Себе – много!

– Да? А какого характера?

– Потом… Приходите сюда завтра – «Кащей» уже встал и шёл к двери… Он уходил… Из кафе… В себя… В своё инобытиё… – М-м-м… Вопросы?… Вопросы будут приходить сами… Программа ведь уже запущена! Разве вы не заметили? И ещё… На прощание. Близкие называют меня Хироном… Пожалуйста… Мне это… прозвище по душе… Пытаюсь соответствовать… Нет, не нужно провожать… Я тут рядом…

Вот тебе и Хирон… Да-а-а…

– 2 –

– А где я могу найти кого-нибудь нормального?

– Нигде, – ответил Кот, – нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.

«С Хирона я, пожалуй, и начну… задавать себе вопросы… Уж если с чего и начинать, то, как сказал бы дядя Сёма, любитель математики с Дерибасовской: «так это с буквы «ху», то есть «икс и игрек».

Савва зашёл к себе в гостиницу. Он сразу бросил тёплый взгляд на полюбившееся ему кресло: мягкое, уютное, с высокой спинкой и «ушками», которые как бы «обнимали» плечи и бока сидящего. Такая высокая спинка и «ушки» создавали ауру уединения, защищали и от сквозняков и тепло сохраняли. Такие кресла часто называли «вольтеровскими». У деда и бабушки похожее было на даче. Дед, отставной генерал КГБ, любил в нём сиживать у камина. Черскому вдруг вспомнилась последняя встреча с дедом, его грустные, потускневшие глаза, его глубокая морщина на переносице, вздутая вена на левом виске. Восемьдесят девятый год, «демократические съезды», «Собчаки» на трибуне… Трындят, алчут власти и денег… Горькие слова деда: «Обманут, наворуют… Родину разорят…, гнездо предков… Опозорят Россию!»

Савва Арсеньевич заварил чай во взятой (по традиции) из дома полулитровой кружке. На кружке этой, подаренной женой, был изображён кусочек Приморского бульвара, именно тот, где расположен их дом. Когда Савва начинал грустить о доме, он держал обеими руками эту горячую кружку и вспоминал дом, семью, свои прогулки по бульвару от Думской площади до Воронцовского дворца. И ему слышался дымный запах каштанов и сладкий, душистый аромат акации…, ему вспоминалось как десятилетним мальчишкой он сбегал и взбегал вниз и вверх по величественной Потёмкинской лестнице. Часто наперегонки с дедом или отцом. Шестидесятилетний, сухопарый, высокий «гебист» всегда был первым.