Собирание игры. Книга вторая. Жизнь на предъявителя - стр. 17
Тот сидел, задумавшись. Растерянности в облике Черского не было. Скорее весь его вид говорил о том, что он вникает в ситуацию и принимает решение. Нерешительно. Не растерянно, но и нерешительно.
– Я ничего толком не понимаю… Я люблю обдумывать серьёзные предложения… и свои шаги… Мне сложно вслепую… Что писать? Хм, на бумаге… Что важнее?… Я много чувствую, и я чувствую доверие к вам,… вашей матрице, но…, но как хотя бы начать… – Савва Арсеньевич устремил на Хирона взгляд ожидания помощи, подсказки, толчка. Очень деликатного и правильного.
Хоть Александру Александровичу и нравилась своя роль «бо́льшего человека пред меньшим» (как говорили в русской старине), но он предусмотрительно предложил антракт перед третьим действием (третьим графином).
Затем Хирон приосанился и провозгласил тост:
–За «трёх китов» нашего «погружения»: за иммерсивность театра абсурдной нашей жизни; за интуицию… э… второго рода; за производную третьего порядка в алкогольно-просветительнной элегии чувств;
Савва, конечно, чувствовал определённый сарказм в объяснениях «Кащеем» своего «Метода Погружения», но… «Кащей он и есть Кащей», да ещё Хирон. Нельзя же без чувства юмора относиться к магии, да ещё приправленной сюром, абсурдом, всем полагающимся «басенным шаманством». Что за иммерсивность без этого?
А с этим что?
Одессит принял правила игры и с правильной иронией поддержал бодрый тост: