Сны Персефоны - стр. 8
— Всё хорошо, мама, — смущаясь ещё больше, Кора взяла Деметру за руку и заглянула в глаза: — Чем там закончилось с Герой?
— С Герой не закончилось. Сегодня её высекли. И так и оставили висеть между небом и землёй с наковальнями на ногах…
И только тут в голове Коры все кусочки картинки стали на место: золотые цепи с наручниками… наковальни к ногам… бичевание…
Страх тонкой змейкой вполз в её сердце: женщины могут быть сколь угодно богинями, даже верховными, это не помешает мужчине наказывать их столь унизительно и жестоко.
Кора порывисто обняла мать, и так они и сидели молча и обнявшись, думая об одном — как они слабы и бесправны в этом мире.
Страх был с Корой все восемь месяцев, отравляя радость от солнца, тепла и цветов. Не танцевалось, не пелось, не веселилось. Стоило закрыть глаза — представлялась Гера с цепями на руках, наковальнями на ногах и исполосованной спиной…
***
Аид почуял её страх, едва они оказались вместе в общей спальне. Он всегда чуял его, как пес. Заглянул в глаза и ехидно улыбнулся, что вовсе не придало ей уверенности.
Но Персефона (теперь, здесь, для него — Персефона) всё же спросила:
— Ты ведь слышал о наказании Геры?
— Да, — ухмылочка на тонких губах становилась ехидной и змеиной, он надвигался, как неотвратимость, Персефона почти распласталась на постели, опираясь на локти, — и что тебя беспокоит, моя Весна?
Он резко обнажил её хрупкие плечи и стал прокладывать дорожки обжигающих поцелуев от шеи к ключицам. Как всегда, после их долгой разлуки Аид был жаден и почти груб.
Говорить и думать стало сложнее, разум затмевало звездное марево, словно кто-то набросил покрывало Нюкты[8].
— Кара… — сумела всё-таки произнести она. — Если бы я… заговор… против тебя… какой была бы… кара?..
Трудно говорить, когда горячие губы зацеловывают каждый уголок твоего тела, а чуткие сильные пальцы ласкают грудь…
Он отстранился, в глазах клубилась непроницаемая первозданная тьма. А когда заговорил — тихий вкрадчивый голос напоминал змея, ползущего среди трав: ядовитого, опасного, завораживающего…
— Зевс поступил как смертный, который наказывает зарвавшуюся рабыню. Проявил слабость. Владыка должен карать так, чтобы неповадно было на века вперед.
Нежную кожу, где ещё горели поцелуи, продрала ощутимая жуть. Внутри всё немело и холодело, но Персефона всё-таки спросила:
— Что… что бы сделал ты… со мной… как Владыка?.. За заговор?..
Аид ухмыльнулся так, что и стигийские чудовища попрятались бы в ужасе.
— Я бы отдал тебе скипетр и мир, — проговорил он жутким гипнотическим тоном, — минут на десять… по времени смертных…