Сны Персефоны - стр. 30

Наверху мать расцеловала её. Они обе плакали, обнявшись. Кора не могла нарадоваться солнцу, свету, цветам. Настоящим, с корнями. Материнским ласкам, свежим запахам. Мать крепко обнимала её, давая понять, что никогда не отпустит. Деметра и вправду расспросила Аскалафа, кто он и зачем марает её благостный мир своим уродством, как «этот»… Выслушала дрожащего парня спокойно, почти буднично. И так же буднично превратила в ящерицу.

И поскорее увела свою дочь подальше от этого проклятого места. Чтобы та позабыла весь ужас, что ей пришлось пережить.

Но Подземный мир не желал забываться. А особенно — его Владыка. Он являлся ей каждую ночь во снах и горячечно шептал, скользя кончиками пальцев по её волосам: «Богиня… Я раньше не знал, как это — преклоняться»…

И постепенно приходило осознание.

Кора спрашивала мать:

— Тебя мужчина называл когда-либо богиней? Преклонялся перед тобой?

Деметра хохотала:

— Сотни мужчин зовут меня богиней и преклоняются. Только все они — смертные.

— Я говорю о боге.

Деметра замерла, потом тряхнула золотыми локонами и ещё раз хохотнула, но уже не так уверено:

— Ну и выдумщица ты у меня, Кора.

Только она не выдумывала.

А потом были Арес и Аполлон. Они и до похищения сватались к ней, но получили тогда решительный отворот поворот из уст Деметры. Теперь явились попытать счастья вновь.

Сначала пришёл Арес: обозвал её «девкой», заломил руки и норовил залезть под юбку. Только появившаяся вовремя Деметра спугнула его. Следующим нарисовался Аполлон: сочинял красивые стихи, сравнивал её с нежным цветком, а себя — с ярким солнцем, согревающим этот цветок. Кора не оценила столь возвышенных метафор. Мусагет удалился, бормоча, что художник всегда одинок и не понят.

К осени Кора поняла, что сердце её полно тоски по нежным прикосновениям, страстным поцелуям и такой отчаянной любви, что светилась в чёрных глазах.

Когда он вновь поднялся на поверхность, чтобы выслушать волю Зевса — а Деметра собрала целый совет богов, потому что дочери предстояло уходить в Подземный мир, — Кора сама выбежала к нему навстречу из залы, где заседали боги. Каким-то чутьём угадала — придёт! Сегодня!

И кинулась вперёд ровно в нужный миг. Выбежала и замерла, увидев: он осунулся, побледнел, под глазами лежали тёмные круги. Сейчас, освещённый ярким солнцем Олимпа, он выглядел ещё более некрасивым и неуместным здесь. Он и сам это чувствовал — сутулился, словно хотел стать совсем незаметным. Но всё-таки нашёл в себе силы улыбнуться ей. Улыбка удивительно преобразила его: он словно помолодел на несколько лет и стал таким красивым, что яркие олимпийцы меркли на его фоне.