Сны Лилит - стр. 28
– Ты без компании? – спрашиваю на всякий случай.
– Да, – Лиза показывает какую-то книжку. Не мою, конечно. – Я тут читаю иногда. А ты любишь читать?
– Люблю… Да, очень люблю.
Я трогаю себя за мочку правого уха, точно пытаюсь соврать.
– Вообще-то я не фокусник. Я писатель.
– Правда? Писатель?
– Ага. У меня выходил роман. Несколько лет назад. «Энциклопедия поз кошачьего сна». Не читала такой?
– Не, – она делает глоток какао. Наверняка оно уже совсем остыло. – Несколько лет назад я ещё маленькая была.
Она так хорошо улыбается. В её сердце не больше печали, чем морщин на лице. Это я разучился улыбаться людям, всё больше напускаю на себя серьёзный или грустный вид.
– А ты женатый? – вдруг спрашивает Лиза.
Я мешкаю с ответом и решаю соврать. Вот только зачем, спрашивается? Я никогда не изменял Люсе. Разве это вообще может случиться?
– Нет. Я не женат, – говорю я небрежно. Но догадаться, когда я вру, может и ребёнок. Отчасти поэтому я только пишу выступления политикам, но не произношу их сам.
– Я… был женат, – поправляюсь я, чувствуя недоверие. – Развёлся несколько лет назад. Жена ушла. Полюбила другого. Забрала ребёнка и ушла. Теперь я один.
Лиза смотрит на меня с интересом. Я понимаю, что сейчас очень несправедлив к Люсе. Но ведь она ничего не узнает об этом? Ей не будет больно?
– Пошли погуляем? – смело предлагает Лиза. – Я уже устала тут сидеть. И книжка так себе. Раз ты писатель, лучше я с тобой поговорю о чём-нибудь.
– Пошли, – говорю я. – Я больше всего на свете люблю ходить по городу.
Это правда. Её говорить приятно и легко. Вот только не всегда получается. Может, искренность – не постоянное свойство натуры, а вроде озарения, которое может посетить, а может и нет?
Лиза поднимается. Оказывается, она высокая. Мне всегда нравились рослые девушки. Сильные, крепкие, за которыми не нужно нести сумку или приноравливаться к их черепашьему шагу на неудобной обуви. И сейчас нравятся. И Лиза… Лиза мне тоже очень, очень нравится.
Я решаю, что неудобно сразу же подавать ей руку, но она сама берёт меня под локоть. И мы идём вниз по тротуару, туда, где нижняя часть города утопает в акации и каштанах.
– Чёрт, – говорит она с интонацией подростка, – шнурок на кроссовке развязался! Ненавижу их! Матушка купила.
Она запросто наклоняется прямо передо мной и орудует со шнурком. Под белым платьем проступают аккуратные трусы. Не дурацкие стринги, нет, а нормальные девичьи трусики, которые носят исключительно порядочные девушки.
Половое чувство кружит мне голову. Я представляю её голой, лежащей на спине с сильно разведёнными ногами, представляю её стоящей на коленях, глубоко наклонившейся вперёд, представляю, как она лежит на животе, и, заведя руки назад, раздвигает белые ягодицы.